Но даже это воспоминание не остановило меня: «Да, какая здесь опасность может угрожать мне, совсем рядом большой город? Чепуха!» – и пошла дальше. Смотрю: вдоль дороги засветилась земляничка. Я стала собирать, на перекрёстке дорожек – ещё больше… и свернула на другую тропу. Земляничка – весёлая ягодка, и я шустренько наполняла горсть за горстью. Не разгибаясь, развернулась на какой-то шорох… глядь: а метрах в ста так же, как и я, разворачивается молодой серый волк. Значит, когда я стояла к нему задом, он тоже становился задом и всё время наблюдал за мной. Сердце моё «ушло в пятки». Я быстро схватила ведёрко и медленно спокойно пошла по незнакомой тропе в противоположную от волка сторону, набирая скорость. Не чувствуя ни боли, ни усталости почти бежала, пока не воткнулась в угол заграждений из колючей проволоки: «Слава, Богу, лагерь МЧС!» У ворот лагеря стоял часовой. Я поздоровалась и сказала: «А вокруг вас волки бродят… Только что ушла от него». Парень улыбнулся и ответил:

– А мы не боимся волков.

– А я боюсь!

Возвращаясь домой, вспомнила ещё одну встречу с волком. Я работала летом воспитателем в пионерском лагере. В большом коллективе уложить детей спать очень трудно. И наши, так называемые пятиминутки, заканчивались в полночь. Домик моего отряда находился у самой ограды лагеря. Я вышла из клуба, смотрю: передо мной огромная собака, ростом с телёнка, хвост – пистолетом. Она нагло посмотрела на меня, лапой открыла калитку-вертушку и вышла в лес. Сердце моё забилось тревожно. Но детская обувь так же аккуратно стояла на ступеньках, дверь открыта, все девочки спокойно спали на свежем воздухе. «Это, наверное, сторожевая собака-овчарка из соседнего лагеря» – подумала я. Днём, отлучившись ненадолго, пошла в соседние лагеря узнать, нет ли у них сторожевой огромной овчарки?

Никаких собак в лагерях не было и в помине. Зачем же этот огромный матёрый волк разгуливал по территории нашего лагеря? Что ему надо?

И ещё о волках рассказала мне сестра. Их дача – у леса, а в полукилометре находится запретная зона, обнесённая колючей проволокой. Там – высокая радиация после взрыва Чернобыля. Несколько больших деревень уже затягивает лесом. В целях безопасности зона охраняется. Солдаты постоянно патрулируют лес.

На дачных огородах – допустимая норма, а на грядках – радиации нет, потому что эти неутомимые дачники уже много лет везут в мешках и вёдрах на свои грядки чистый чернозём.

Однажды сестра с мужем решили проверить свою дачу зимой. У них – хороший домик с русской печкой. Добрались, протоптав дорогу по снегу, затопили печь, обогрели хату, сварили ужин. В тарелке остался недоеденный суп, и сестра, открыв дверь, плеснула остатки на снег. Откуда-то у дверей появился щенок и начал слизывать пищу. Сестра пожалела несчастного щенка, налила в миску супа и вынесла ему. Голодный щенок не ел как собаки, а лакал пищу. Вылизав миску, щенок ушёл в лес.

Вечером, когда погасло солнце, они услышали волчий вой. Перепуганные дачники выключили свет и глянули в окна. Хату со всех сторон, в кольцо, взяла волчья стая.

«Мы дрожали от страха всю ночь, даже защитник мой крепко струхнул, – говорила сестра. – Только утром, когда взошло солнце, они оставили нас в покое и ушли в лес. С тех пор мы боимся ездить на дачу зимой».

Я задумалась над концовкой рассказа, потому что когда не знаешь что сказать, значит, совсем мало знаешь…

Стыд – сильнейшее чувство разумного существа от сознания неблаговидности своего поступка. Но у некоторых людей, казалось бы, общественных существ, увы, начисто отсутствует стыд. Такие люди не идут в сравнение даже с животными. И этому утверждению – масса примеров.

Вот один эпизод.

Иду я однажды в Гомеле через сквер с памятником А.А. Громыко по улице Советской. От проезжей части улицы Пушкина сквер отделён литым металлическим забором. Вижу в конце сквера живописную группу мальчишек с большой собакой. Старшему – лет десять-одиннадцать, остальные – поменьше.

Был какой-то праздник, и у скамеек осталось много бутылок из-под пива, а старые люди ещё не успели их убрать. Но мальчишки уже шустренько их подбирали и несли старшему; по всему видно, он у них – лидер. Делали они это не для пользы, а для хулиганства.

Этот старший, с кудрявыми чёрными волосами и правильными чертами лица, но с очень злобным выражением, агрессивный и жестокий, брал у своих товарищей бутылки, которые те, с холуйским подобострастием, подносили своему «атаману» и прицелившись, разбивал их о металлические сплетения. Осколки искрами сыпались на асфальтовую дорожку, на тротуар и проезжую часть улицы.

Каждый раз, когда юный разбойник прицеливался, собака начинала лаять. На её морде и в глазах проступало выражение боли и страдания за безобразное поведение этого разнузданного отрока. По-видимому, он и являлся её хозяином. Но на лай мальчик не реагировал, приводя в волнение и смятение своего четвероногого друга. Очередная бутылка разбивалась о металл, и на жестоком детском лице сияло удовлетворение.

– Вы что это творите? – не выдержала я. – Кто подбирать будет? Сейчас милицию позову…

Мальчишки бросили бутылки на газон и прекратили разбой. Но больше всего удивила меня собака. Я не любительница «целовать» псов, но я их уважаю и побаиваюсь: собака – она и есть собака; это животное меня потрясло. На мой голос она опустила голову, поджала хвост, и всё её тело выражало чувство вины и стыда. Она прошла немного за мной, как бы прося прощение за происшествие, и на её морде было написано: «Глупый, что с ним делать?»