– Тихо, Кай, – одёрнула его мисс Морли. – Не беспокойся, Элиза, я уверена, что мы найдём для тебя уголок подальше от таких вещей.

– А мой брат держит тарантула, – похвастался один из мальчишек. – Он разрешил мне принести его в школу, чтобы сделать доклад.

– Вот уж нет, – отрезала мисс Морли.

Тем временем Кай изобразил рукой идущего по столу тарантула, и Элиза вжалась в спинку стула.

– Как же мне надоели Фредди с Каем! – покачал головой Эван. – Вечно они строят из себя самых крутых. Хотя Элиза могла бы и не быть такой плаксой. Всего боится, даже собственной тени.

Джеймс кивнул, но думал он совершенно о другом. Его обрадовала предстоящая поездка в музей – ещё бы, звучит заманчиво, да и полдня в школе прогулять приятно, и вообще это здорово. Вопрос один: насколько в музее темно ночью?

И есть ли в музее естественной истории медведи?

В обед Джеймс стоял на воротах, но игра застопорилась. Кай заявил, что Фредди нарочно с ним столкнулся, а Фредди все отрицал, уверяя всех, что если он и столкнулся, то это всё Кай виноват, потому что жульничал. Да и вообще, это он принёс мяч – значит, он решает. Одна из дежурных воспитательниц пыталась разрешить конфликт, но у неё ничего не получалось. Джеймс почти не сомневался, что она, отчаявшись, махнёт рукой и просто запретит всем играть. Вздохнув, он присел на стенку между нарисованными мелом линиями ворот. По закону подлости Кай с Фредди именно сегодня испортили игру. Как раз в тот день, когда ему нужно как-то отвлечься от мыслей о темноте. И о медведях.

Всю игру (она не задалась с самого начала, ещё до того, как Кай с Фредди завелись) Джеймс размышлял, действительно ли медведь в комнате ему приснился. Это было совсем не похоже на сон – мальчик почти не сомневался, что проснулся. Он же ещё посмотрел на часы и решил, что стрелки не движутся. Мысли его текли медленно – ведь он почти не сомкнул глаз прошлой ночью и страшно не выспался, голова бурлила, как кастрюля с кашей. И всё же он ответил на собственный вопрос, и ответ ему не понравился.

Джеймс прекрасно понимал, что медведь никак не мог быть настоящим. Ни одного зоопарка поблизости – пожалуй, ни одного ближе Лондона. Цирк к ним тоже не приезжал – он не видел ни единой афиши. Да и в цирках теперь не бывает медведей, потому что это слишком жестоко. В целом Джеймс был с этим согласен, но в тот момент совсем не чувствовал себя защитником прав медведей.

Итак, медведь ненастоящий.

От этого вывода Джеймсу ничуть не стало веселей. Потому что если к нему в комнату не пробирался настоящий живой медведь – значит, это был мёртвый медведь. Или даже никогда не живший. Такой медведь-призрак. Чудовище вроде тех, что не раз чудились ему в темноте и возились у него под кроватью. Только хуже. И страшнее. Те не имели облика – они были просто ТЕМНОТОЙ. Но медведь выглядел в точности как медведь. От одной мысли об этом по спине бежали мурашки.

Конечно, на игровой площадке, залитой ярким солнцем, было куда спокойней – но и только. А что же будет ночью, когда вокруг станет темно, вскоре после того, как его отправят в кровать? А если он не успеет нырнуть в спасительные объятия сна? И где медведь прячется сейчас? Может, поселился за шкафом? Там, должно быть, уютно и сумрачно даже днём, а медведю-кошмару легко втиснуться в щёлку, в которую его обычному собрату даже не заглянуть.

Значит, он точно вернётся.

Утром, проснувшись целым и невредимым и убедившись, что рядом никого нет, Джеймс обрадовался, но это ничего не значило. Когда мама пришла его будить, солнце уже прокралось в комнату через щель под занавесками, и медведь шмыгнул в своё дневное логово. Как только настанет ночь и мир окутает тьма, он выберется оттуда и примется точить когти о боковую стенку шкафа. Джеймс невольно вздрогнул.

– С чего ты взял? – сердито шепнул он сам себе. – Заткнись уже!

– Я? – раздался обиженный голос откуда-то сверху, и Джеймс резко повернулся, ободрав икры о кирпичи стены.

На травянистом склоне у него за спиной сидела Элиза. Она плела венок из маргариток, но выронила его и теперь внимательно смотрела на Джеймса.

– Э… Нет, я не тебя имел в виду. Я просто разговаривал сам с собой.

И сам себе велел заткнуться. Звучит глупее некуда.

– А, – понимающе кивнула Элиза и снова занялась своими маргаритками. – Я тоже так делаю. Иногда помогает, верно?

– Что помогает? – непонимающе посмотрел на неё Джеймс.

– Если я чего-нибудь боюсь… – девочка снова бросила на него короткий взгляд, – то это словно кто-то другой говорит тебе, что всё будет хорошо.

Элиза поджала губы и не глядя сорвала несколько маргариток. Джеймс видел, что стебельки оказались слишком короткие. Он ждал, что она скажет ещё что-нибудь, но девочка замолчала, и щёки у неё покраснели. Похоже, она уже жалела, что поделилась с ним.

– Ну да, – неохотно пробурчал Джеймс. – Именно это я и делал. Только не думаю, что всё будет хорошо, – добавил он, не удержавшись.

По идее, если этого медведя в темноте выдумал он сам, то и бояться его смешно, – только это не помогало. И раз уж он его выдумал, то медведь может подстерегать его не только в спальне, но и где угодно. Даже на школьной экскурсии, и все увидят, как он боится.

Элиза посмотрела на него, и Джеймсу показалось, будто она хочет сказать что-то ещё, но она просто кивнула. Тут раздался звонок, она спрыгнула вниз и вместе со всеми побежала в школу.

Джеймс медленно последовал за ней, гадая, что же она хотела ему сказать. Она ведь тоже боялась всего подряд – пауков, собак да и много другого. Как-то раз она заплакала, потому что мама Люси привела с собой в школу их пса. Собак на школьный двор не допускали, поэтому мама Люси остановилась за воротами, и псина дружелюбно обнюхала проходившую мимо Элизу, а та чуть в обморок не упала от ужаса.