– Обязательно, – сказал я, провожая его взглядом до двери.

Впрочем, мое торжество продолжалось недолго. На смену прянику примчался кнут и, как назло, представлен он был моими нелюбимыми санитарами.

– Будешь вести себя по-человечески?!

Первый удар пришелся в солнечное сплетение. А потому, даже в случае моего согласия с предложенным директивой поведения, я вряд ли бы вымолвил хоть что-то.

Однако с пониманием и логикой у санитаров не срослось. И в результате я тотчас получил ещё с десяток тумаков.

– Говори!

– Фак!!!

– Не хочешь говорить?!

С трудом отдышавшись, я умудрился съязвить:

– Как ты догадался?

И тут же получил прямой удар в нос. Потом дубасили меня еще долго и нудно. И даже трудно сказать, что было невыносимей – рожи санитаров или их кулаки.

В конце на радость изумленной публике вновь появился Ассистент.

– Гена – ты лох, – прошептал я разбитыми губами.

– Рад, что ты еще не сдох, – ответил Ассистент и сделал санитарам знак рукой.

Сквозь кровянистый туман я видел на его лице ухмылку, такую же, как тогда, в момент моего отбытия в сумеречную зону. По злобе из меня вырвалось:

– Сука…

Когда санитары тащили мою тушу по коридорам, мне было уже на все насрать, даже на стервозное дежа вю, говорившее о том, что нужно как-то менять свою жизнь, переполненную потерей сознания. К счастью, меня не бросили в подвал к крысам, а аккуратно уложили на кровать.

– …я-орпаак-оыо…

– Что? – спросил санитар в ответ на издаваемые мной звуки.

Но я и сам не знал, что хотел сказать. Возможно, хотел, чтобы они убирались к черту. И, быть может, они меня поняли правильно, так как быстренько убрались восвояси.

Я же еще некоторое время наблюдал за тем, как Леночка сосет большую двустволку, а кто-то третий пердолит ее голую жопу. И я думал:

– Как я могу спасти кого-то, если не могу спасти себя самого???

Странные каменистые коридоры всегда уходят глубоко под землю. На этот раз я шел за ними. Глубоко-глубоко. Туда, где притаилась тьма. Я знал, что она ждет меня. А потому отчаянно хотелось крикнуть, завопить и заранее возвестить о себе, о своей боли, своих сомнениях и о чем-то еще, способном пронзить все существо своей безмерно смертельной нежностью.

– Стой, кто идет?!

– Свои…

Сторож, глядя на меня, недоверчиво прищурился. При тусклом свете факела его кривая гримаса выглядела устрашающе.

– Свои здесь не ходят…

– И то верно, – ответил я и бросил в его цепкие клешни мешок золотых.

Однако в закромах моего бытия не было свободных миллионов минут на болтовню с очередным пройдохой.

– Господин, вы еще вернетесь?! – крикнул мне вслед Квазимодо.

– Навряд ли.

Меньше всего хотелось встретить в пути еще какого-нибудь идиота. И вовсе не потому что мне жалко раздавать добро направо и налево. Просто вся эта суета отвлекала от главного. А что было главным? Ответить на этот вопрос было сложнее всего. Точнее умозрительно этот шаг был фактически невозможен. Но и само существование этого места входило в список из ряда вон происходящего.

– Но оно существует…, – прошептал я с некоторой опаской, словно боясь, что оно вот-вот исчезнет, испарится, улетучится, а также, возможно, сделает что-то еще, к чему я не готов, о чем я даже не догадываюсь.

И дабы убедиться, что самого ужасного еще не случилось, я осторожной ощупью дотронулся до стен коридора. Изъеденные веками, истерзанные отчаянием тысяч плененных ими душ они прятались здесь среди тьмы и одиночества. Даже вездесущие крысы покинули их, отправились куда-то еще, где есть тепло, живая плоть, где можно вкусить сладкую кровь и обглодать хрустящие кости. Да, их стада давным-давно убежали прочь, попутно проклиная всё и вся своим испуганным писком.

Внезапно я почувствовал ладонями нечто. Некое мимолетное ощущение, словно по стенам пробежала легкая дрожь. Будто после долгой спячки они наконец-то проснулись, немного потянулись и чуть-чуть поиграли усталой мускулатурой.

– Торопись…, – донеслось из темных и мрачных глубин.

Можно было и это списать на нечто кажущееся, но я знал, зачем пришел. И оно тоже знало. Оно ждало. И я заторопился.

Еще несколько пролетов по винтовой лестнице и я еще на дюйм приблизился к самому сердцу тьмы.

– Ты дразнишь меня!!! – закричал я, беснуясь во тьме.

– Конечно, – отозвалось не где-то, а прямо в моей голове.

– Сука, – сорвалось с моих обессиливших губ.

Я уже толком и не знал, что больше меня гнетет: бессилие и неспособность оправдать затраченные стремленья или же страх того, что тьма не простит мне слабость.

И этот страх заставил меня присесть, задуматься, осмыслить пройденное и прицениться к предстоящему. Рука легонько скользнула по чему-то влажному и я понял, что присел вовсе не на каменистый бордюр.