– Ну, это же Филипп Окленд, – усмехнулась Шиффер.

– Рано или поздно все налаживается. Даже Редмон Ричардли женился. – Билли смахнул пылинку с полосатых брюк. – Вот чего я не понимаю, так это почему вы расстались.

– Я тоже задаю себе этот вопрос.

– Тебе он был не нужен, – предположил Билли. – А мужчины вроде Филиппа такого не терпят. Ты талантливая актриса...

– Я никогда не отличалась особым талантом, – возразила Шиффер. – Пересмотрела недавно «Летнее утро» – ну и чушь!

– Ты сыграла изумительно, – сказал Билли.

– И не напоминай мне! – воскликнула Шиффер. – Знаешь, что Филипп Окленд однажды мне сказал? Что мне никогда не стать великой актрисой, поскольку я слишком толстокожая.

– Ну, это он завидовал, дураку ясно, – отозвался Билли.

– Неужели лауреат Пулитцеровской премии и «Оскара» может кому-то завидовать?

– Конечно. Зависть, ревность, самомнение – вот три слагаемых успеха. Я постоянно вижу эти качества в молодых людях, приезжающих покорять Нью-Йорк. В этом отношении город не меняется. – Билли отпил вина. – Тем хуже для Окленда, потому что он действительно талантлив.

– Мне даже как-то грустно стало, – усмехнулась Шиффер.

– Дорогая, – проникновенно произнес Билли, – не трать ты время, волнуясь за Филиппа Окленда. Через пять лет ему стукнет пятьдесят, и он пополнит ряды мышиных жеребчиков, которые клеят молоденьких девушек, причем чем дальше, тем девушки глупее и качеством пониже. А ты скорее всего получишь три «Эмми» и забудешь Окленда как сон.

– Но я люблю его.

Билли пожал плечами:

– Все мы любим Филиппа, но я бы не взялся его перевоспитывать.

По дороге домой из «Да Сильвано» Шиффер собиралась еще раз подняться к Окленду, но, помня разговор в ресторане, поняла, что это бесполезно. Кого она обманывает? Билли прав: Филипп уже не изменится. Решительно направившись к своей двери, Шиффер мысленно поздравила себя с тем, что в кои-то веки поступает разумно.

– Зачем идти на похороны женщины, с которой ты даже не была знакома? – допытывался в тот же вечер Пол Райс.

Они с Аннализой ужинали в знаменитом французском ресторане «Ла Гренуй», который Пол любил не за хорошую кухню, а за невероятную дороговизну (шестьдесят шесть долларов за камбалу) и близость к отелю: ему нравилось называть ресторан «столовкой».

– Миссис Хотон была необычной женщиной, – возразила Аннализа. – Она считалась самой известной светской львицей Нью-Йорка. Меня пригласил Билли Личфилд. Это совершенно эксклюзивная поминальная служба...

Пол читал карту вин.

– Напомни, кто такой Билли Личфилд?

– Друг Конни, – терпеливо повторила Аннализа, начиная уставать от разговора. – Помнишь, мы с ним на уик-энде познакомились?

– А, да, – вспомнил Пол. – Тот лысый голубой?

Аннализа улыбнулась неуклюжей остроте мужа.

– Мне кажется, тебе лучше воздержаться от подобных замечаний.

– А что, я не прав? Он же гомик!

– Тебя могут услышать и неправильно понять.

Пол оглядел ресторан.

– Кто меня услышит? – удивился он. – Здесь, кроме нас, никого!

– Билли говорит, он сможет помочь нам с покупкой квартиры миссис Хотон. Якобы это настоящее чудо – три уровня, открытая терраса вокруг каждого этажа, в одном из лучших в городе домов.

К столу подошел сомелье.

– Бордо, – коротко сказал Пол, отдал карту вин и продолжил: – Я все равно не понимаю – неужели нужно идти на похороны, чтобы купить квартиру? Разве в таких вопросах все решают не добрые старые наличные?

– В Нью-Йорке так дела не делаются, – сказала Аннализа, отщипывая кусочек хлеба. – Здесь все решает круг твоих знакомств. Вот почему я должна пойти и познакомиться с другими жильцами. Рано или поздно тебе тоже придется с ними знакомиться, и Боже тебя упаси назвать кого-нибудь гомиком.

– Сколько он берет? – спросил Пол.

– Кто?

– Этот твой Билли Личфилд.

– Не знаю.

– Ты пользуешься его услугами, не спросив цены?

– Он же не вещь, Пол, а человек. Я не хотела его оскорбить.

– Все эти личфилды вроде домашней прислуги, – отрезал Пол.

– Ну, деньги зарабатываешь ты, тебе с ним и говорить, – сказала Аннализа.

– Прислуга – это епархия жены, – отказался Пол.

– Мы что, разделили обязанности?

– Разделим, когда пойдут дети.

– Не дразни меня!

– Я не шучу.

Сомелье вновь подошел к столу и устроил целое представление, торжественно откупорив бутылку и налив вина в бокал Пола, который попробовал и одобрил. Потом он снова обратился к жене: