Собрание сочинений. Том 2
вернуться

Евтушенко Евгений Александрович
Шрифт:

1944. Комаудитория МГУ

Я помню – клуб. Зима на стеклах.Москва. Сорок четвертый год.В пальтишках, валенках и стеганкахшумит студенческий народ.В ладонях греются билеты.Солдат идет на костылях,и в летчицких унтах поэты,и в офицерских кителях.Отец показывал мне… Я жесмотрел, смущен и бестолков,и мне казался богом Яшини полубогом А. Сурков.Я восхищался этим миромс холодной высоты райка.Там был худой Софронов, милымеще казавшийся пока.Был Долматовский важный, строгий,еще бросавший женщин в дрожь.Был Коваленков тонконогийна балетмейстера похож.Но вышел зоркий, как ученый,поэт с тетрадкою в руке,без галстука, в рубашке чернойи мятом сером пиджаке.И это было – боль о сыне,и о других, и о себе,стихи о горести, и силе,стихи о смерти и борьбе.В молчанье гордом и суровом,поднявшись, мерно хлопал зал,и на виду у всех Софроновглаза платочком вытирал.7 октября 1956

«У трусов малые возможности…»

У трусов малые возможности.Молчаньем славы не добыть.И смелыми из осторожностиподчас приходится им быть.И лезут в соколы ужи,сменив, с учетом современности,приспособленчество ко лжиприспособленчеством ко смелости.19 октября 1956

О простоте

Иная простота хуже воровства.

Уютно быть не сценой – залом,зевать, программку теребя,и называть спокойно «заумь»ту пьесу, что умней тебя.Как хорошо и как уютно,сбежав от сложностей в кусты,держаться радостно за юбкурумяной няни-простоты.Когда ты гордо ропщешь, Ваня,что суть великого темна,тогда твое непониманьене превосходство, а вина.22 октября 1956

«Не понимаю…»

Не понимаю, что со мною сталось?Усталость, может, — может, и усталость.Расстраиваюсь быстро и грустнею,когда краснеть бы нечего — краснею.А вот со мной недавно было в ГУМе,да, в ГУМе, в мерном рокоте и гуле.Там продавщица с завитками хилымируками неумелыми и милымимне шею обернула сантиметром.Я раньше был не склонен к сантиментам,а тут гляжу, и сердце болью сжалось,и жалость, понимаете вы, жалостьк ее усталым чистеньким рукам,к халатику и хилым завиткам.Вот книга… Я прочесть ее решаю!Глава — ну так, обычная глава,а не могу прочесть ее — мешаютслезами заслоненные глаза.Я все с собой на свете перепутал.Таюсь, боюсь искусства, как огня.Виденья Малапаги, Пера Гюнта, —мне кажется, все это про меня.А мне бубнят, и нету с этим сладу,что я плохой, что с жизнью связан слабо.Но если столько связано со мною,я что-то значу, видимо, и стою?А если ничего собой не значу,то отчего же мучаюсь и плачу?!23–25 октября 1956

Портрет

Надменность в глазах ее серых —любого она охладит,и все-таки сердятся серьгина тех, кто на них не глядит…10 ноября 1956

Мама

Давно не поет моя мама,да и когда ей петь!Дел у ней, что ли, мало,где до всего успеть!Разве на именинахпод чоканье и разговорсядет за пианинодруг ее – старый актер.Шуткой печаль развеет,и ноты ищет она,ищет и розовеетот робости и от вина…Будут хлопать гуманнои говорить: «Молодцом!» —но в кухню выбежит мамас постаревшим лицом.Были когда-то концертыс бойцами лицом к лицув строгом, высоком, как церковь,прифронтовом лесу.Мерзли мамины руки.Была голова тяжела,но возникали звуки,чистые, как тишина.Обозные кони дышали,от холода поседев,и, поводя ушами,думали о себе.Смутно белели попоны…Был такой снегопад —не различишь погоны:кто офицер, кто солдат…Мама вино подносити расставляет снедь.Добрые гости просятмаму что-нибудь спеть.Мама, прошу, не надо…Будешь потом пенять.Ты ведь не виновата —гости должны понять.Пусть уж поет радиолаи сходятся рюмки, звеня.Мама, не пой, ради бога!Мама, не мучай меня!10 ноября 1956

Пролог

Я разный — я натруженный и праздный.Я целе — и нецелесообразный.Я весь несовместимый, неудобный,застенчивый и наглый, злой и добрый.Я так люблю, чтоб все перемежалось!И столько всякого во мне перемешалось —от запада и до востока,от зависти и до восторга!Я знаю – вы мне скажете: «Где цельность?»О, в этом всем огромная есть ценность!Я вам необходим.Я доверху завален,как сеном молодыммашина грузовая.Лечу сквозь голоса,сквозь ветки, свет и щебет,и — бабочки в глаза,и — сено прет сквозь щели!Да здравствуют движение и жаркость,и жадность, торжествующая жадность!Границы мне мешают… Мне неловконе знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка.Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,со всеми говорить — пускай на ломаном.Мальчишкой, на автобусе повисшим,хочу проехать утренним Парижем!Хочу искусства разного, как я!Пусть мне искусство не дает житьяи обступает пусть со всех сторон…Да я и так искусством осажден.Я в самом разном сам собой увиден.Мне близки и Есенин, и Уитмен,и Мусоргским охваченная сцена,и девственные линии Гогена.Мне нравится и на коньках кататься,и, черкая пером, не спать ночей.Мне нравится в лицо врагу смеятьсяи женщину нести через ручей.Вгрызаюсь в книги и дрова таскаю,грущу, чего-то смутного ищу,и алыми морозными кускамиарбуза августовского хрущу.Пою и пью, не думая о смерти,раскинув руки, падаю в траву,и если я умру на белом свете,то я умру от счастья, что живу.14 ноября 1956

Идол

Среди сосновых иголв завьюженном логустоит эвенкский идол,уставившись в тайгу.Прикрыв надменно веки,смотрел он до поры,как робкие эвенкинесли ему дары.Несли унты и малицы,несли и мед и мех,считая, что он молитсяи думает за всех.В уверенности темной,что он их всех поймет,оленьей кровью теплойнамазывали рот.А что он мог, обманныйбожишка небольшой,с жестокой, деревянной,источенной душой?Глядит сейчас сквозь ветвипокинуто, мертво.Ему никто не верит,не молится никто.Но чудится мне: ночьюв своем логу глухомон зажигает очи,обсаженные мхом.И, вслушиваясь в гулы,пургою заметен,облизывает губыи крови хочет он.20 ноября 1956

«Считают…»

Считают, что живу я жизнью серой,пишу, и все, и что тут возражать!А рядом есть народ — он строит, сеет,и я его обязан выражать.И что-то вроде вечного налогаплачу я, слыша громкие слова,что я не знаю сущности народа,что связь моя с его трудом слаба.Народ – он не такой уж простоватый.Мне говорят, кривя усмешкой рот:«Народ не понимает Пастернака».А я вот понимаю Пастернака —так что же — я умнее, чем народ?!Я не знаток в машинах и колосьях,но ведь и я народ, и я прошу,чтоб знали и рабочий и колхозник,как я тревожусь, мучаюсь, дышу.Меня не убедить, как ни уламывай,что он лишь тот, кто сеет и кует.А вот идет на пальчиках Уланова,и это тоже для меня народ!26 ноября 1956