Конечно, последнее время много бежавших на Дон людей хулили Никона за перемены в делах церковных. И многие из стариков им внимали. Но другие казаки искренне считали, что надо послушествовать святейшему, потому ведали: патриарх лелеет мечту отвоевать у турок Константинополь и провести службу в Святой Софии (что любой православной душе райское блаженство при жизни доставит). Назар, конечно, как и большинство казаков, был в детстве крещён, но за походами в церквях бывал по случаю, за распрями святых отцов не следил и по семейному обычаю крестился щепотью! В Бога казак, конечно, верил, и в Пресвятую Богородицу, и в Святого Николая Чудотворца тоже. Когда струги его отряда попадали в шторм или какая другая напасть настигала, горячо просил Господа всех святых о помощи. И в заморских землях не раз видал, как крестятся греческим крестом. И, когда сказал о том товарищам, споров не возникло. К тому же казаки знали: Никон, как и они, был нелюб боярам – они – за свободолюбие, а он – за нежелание считаться с Думой. Так и казакам дума не указ! Но главное – Никон далеко, в Москве. Какое дело Назару до его споров в Московском царстве? Там одно, дома, на Дону – совсем другое. Казак служит Богу, а не людям. Он же, на всякий случай, решил увести свой отряд подальше от всяческих споров да раздоров. И щепотник [32] принял первое же подходящее предложение.

…Божиею милостию Великий Господин и Государь, архиепископ царствующаго града Москвы и Всеа Великия и Малыя и Белыя Росии и всеа северныя страны и помориа и многих государств Патриарх Никон, после отбытия царя с войском немедля взял бразды правления государством в свои руки. Не привыкший упускать из виду даже самой незначительной мелочи, он помнил, что по его настойчивым просьбам посланный на Неву отряд воеводы Потёмкина был числом совсем невелик, и новгородский воевода князь Голицын вряд ли сможет, да и захочет, укрепить его ещё хотя бы сотней стрельцов. К тому ж у князя, по приказу царя и Никона, другая ныне забота: прибрать в казну шведский двор в Новгороде. Вот дело хлопотливое! Товары, деньга немалая – всё счесть! Воеводский пригляд нужен!

Негде ноне новых воев брать! Прошедшее недавно по Руси моровое поветрие не пощадило никого: ни иерархов церкви, ни бояр, ни крестьян, ни ратников, даже богатые боярские дворы стояли пусты. У князей Трубецкого и Одоевского по три сотни душ жило, ныне, кажись, по десятку людей Бога за избавленье молят. От страшной болезни один за другим умерли князья Иван Пронский и Михаил Хилков, суздальский архиепископ Софроний, а царская семья едва спаслась в Калязине. В Москве и пятой части православных в церкви на службы не сбирается! Хорошо, Никон вовремя отправил царицу с детишками в монастырь, а опосля и ему бывший с войском в Смоленской земле государь выехать из Москвы повелел! Все беды за грехи наши великие!

Совсем обезлюдел Нижегородский уезд, наполовину вымерли Тверь, Муром, Звенигород, почти полностью – Калуга и Переяславль-Рязанский. Мало кто выжил в Чудовом, Вознесенском да Ивановском монастырях. Русь в очередной раз выкосило беспощадной косой эпидемии. И сейчас все наличные ратные силы либо стояли на польских рубежах, либо пылили по дорогам к градам Ливонии, а помочь стольнику Потёмкину было-таки необходимо!

И не так, как царю! За невозможностью, как раньше, послать Алексею Михайловичу дополнительное войско, Никон устроил так, что государя-боголюбца в Москве благословили на поход сразу два патриарха – сам Никон и патриарх Антиохийский Макарий, находящийся в столице по важнейшим церковным делам. Зело доволен был царь!

Но у него только государев полк составлял восемнадцать тысяч воинов, не говоря о других войсках, число которых патриарх точно не ведал, но по словам царёва тестя Ильи Милославского, ведавшего полками нового строя, много превышало двадцать тысяч. А Потёмкина и тысячи не набиралось против нехристей, засевших в крепостях по Неве, и отрядов, сухопутных и речных, наверняка уже спешащих на помощь толстому увальню барону Горну! Никон прекрасно понимал, что Потёмкин может только вывести православных на Русь и нанести шведам максимальный урон, потому что на большее сил ему не хватит, и пока государь с Ригой не покончит – никаких подкреплений ждать не стоит. А такие крепости как Рига изгоном не берутся – осада может быть очень долгой. И – без морских судов – неудачной. Даже не будучи воеводой, патриарх это прекрасно понимал и не разделял уверенности Алексея Михайловича, что датский король Фредерик придёт ему на помощь с моря. Иноверцы всегда делают только то, что им выгодно, а какова выгода отправлять флот куда-то на помощь русским? Сначала надо убедиться, что они переломили ход войны и побеждают.

Говорил об этом патриарх царю, но молодой государь не внял его советам, упирал на то, что он письмо Фредерику самолично подписал – и против такой любезности король не сможет устоять. Эх, те бы силы, что на Ригу, да к Нарове и к Неве услать! Исконные земли вернуть обратно! На то войск бы достало. Но нет! С малым отрядом взял в осаду Корелу воевода Пушкин, спешит с невеликим отрядом к Орешку крепкостенному Пётр Потёмкин!

Потому Никон и звал к себе находившийся на службе у Московского государства отряд казаков, потому и велел явиться пред свои очи атаману Назару Васильеву. Казаки, по мысли патриарха, были последним, из тех что под рукой, добрым воинством, умевшим биться как на суше, так и на воде.

Звал Никон атамана не в Патриарший дворец, перестройку которого уже завершали в Кремле – в село Воскресенское. Чтобы поговорить без лишних ушей.

…В Воскресенском было почти так же многолюдно, как в столице: сновали люди, подводы везли камень, лес, раздавался звон пил, чьи-то крики, конское ржание. И его богатый наряд выделялся среди строителей, многие из которых, попадаясь на глаза, кланялись, будто боярину какому, что сначала изрядно веселило атамана, а потом стало раздражать.

Но – сам виноват: чтобы не уронить своё казачье достоинство перед лицом патриарха, Васильев надел лучшую одежду, коей не постыдились бы и знатные щёголи-москвичи. Его наряд состоял из рубахи тонкого льна, шёлковых синего цвета шаровар, сшитых по турецкой моде, телятинных красных сапог. А вместо привычного зипуна казак надел алого сукна кафтан. На голову Васильев водрузил суконную шапку, отороченную мехом куницы. К широкому поясу он прицепил небольшую турецкую саблю в украшенных драгоценными каменьями ножнах и по привычке хотел тут же засунуть за пояс ещё пару пистолетов, но раздумал: всё же к духовному государю, к самому патриарху зван был казачий атаман!

– Великий государь и патриарх Никон возводит Русские Палестины, – торжественно поведал атаману высланный навстречу, по чудной одежде быстро разыскавший его в толпе простолюдинов, служка и, кивнув на саблю, покачал головой. – Оружный к патриарху? А ить святейший-то угадал. Разрешил те к нему с саблей. Следуй за мной.

Служка начал восхождение по крутом склону. Назар не отставал. Для него, в походах привыкшего ко всяким переходам, подъём был не в тягость, а вот молодой ещё провожатый под конец совсем запыхался. «Непуганый он, – с улыбкой отметил про себя атаман, в поход бы его – враз изменился. Али погиб».