Она не просто отпустила ухо Горислава, а с силой оттолкнула его голову, так что он качнулся, выпрямляясь в седле.

– Домой вернусь, – пригрозил он, сверкая очами. – Сама поезжай дальше со своими немцами.

Это было не в интересах Евпраксии, но она не подала виду, что испугалась, а вместо того произнесла холодно:

– Возвращайся, коли так. А вперед тебя гонца с грамотой пошлю, чтобы в Киеве узнали, что я тебя прогнала за блуд и непочтение. Сам объяснишь князю Всеволоду, что сие означает. Уезжай.

Она вытянула вперед руку с выставленным пальцем. Горислав подобрал поводья, готовясь развернуть коня, но вместо этого продолжал ехать рядом. Он прекрасно понимал, какой прием ожидает его на родине, если Евпраксия приведет угрозу в исполнение. Даже если никто в Киеве не узнает истинной подоплеки его преждевременного возвращения, то все равно доверие к нему будет подорвано. Ни ему больше не быть оруженосцем при великом князе, ни отцу и братьям не сиживать на почетных местах во время советов.

– Как сокровища из пропасти доставать, так Горислав, – буркнул он. – А как что не по нраву, так поди прочь. Несправедливо.

Получилось это настолько по-мальчишески, что Евпраксия не удержалась от смеха. Она поняла, что одержала очередную победу над мужчиной, и ей сделалось весело.

– О справедливости нужно было на речке думать, – сказала она, но уже не сердито, а нравоучительно. – А ты что сделал? Терпи теперь.

– Не сдержался, – признался Горислав. – Люба ты мне, Евпраксия. Как подумаю, что скоро у тебя муж будет, так здесь все переворачивается.

Он прижал ладонь к груди. Евпраксия выглянула из воза, проверяя, не подслушивает ли их кто, но кучер клевал носом, а девки шли пешком далеко впереди, разминая ноги.

– Будешь вести себя хорошо, я тебя к себе допущу, – пообещала Евпраксия. – А сейчас оставь меня. Рыцари уже косятся.

Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза, испытывая незнакомое доселе волнение. Сердце колотилось в груди, томясь там, как в темнице. «Оказывается, он тоже мил мне, – думала Евпраксия растерянно. – Или я теперь сделалась такой испорченной, что мне все равно, от кого принимать ласки?»

От противоречивых мыслей у нее раскалывалась голова. Она не понимала, влечет ли ее именно к Гориславу или же это просто тяга к мужчинам. И она точно знала: супруг-немец никогда не будет ей близок, каким бы пригожим, умным и добрым он ни оказался. Ей хотелось обратно в Киев. Она отдала бы половину жизни за право остаться на родине. И, подумав об этом, Евпраксия поняла: ее тяга к Гориславу рождается из тоски по отчему дому. Он был частью той, прежней киевской жизни, которая оборвалась при выезде за ворота.

Погруженная в свои невеселые мысли, девушка не сразу поняла, что снаружи творится что-то неладное. Сначала тревожно заржали лошади, потом зазвучали человеческие голоса, наперебой выкрикивающие что-то про камни. Какие камни? При чем тут они? Спрашивая себя об этом, Евпраксия ощутила, что днище и скамья под нею вздрагивают, а до ее ушей доносится низкий грохот, усиливающийся с каждым мгновением.

Лезвие ножа вспороло шатер, установленный на возу. В прорезь просунулись мужские руки, грубо облапившие Евпраксию.

– Не смей! – завопила она в лицо Гориславу.

Его глаза были круглыми, как монеты, а лицо словно бы выкрашено белилами. Не произнеся ни слова, он выдернул ее из воза, будто морковку с грядки.

Мимо бежали и скакали спутники Евпраксии, причем, что самое странное, разбегались они в обе стороны, спеша освободить участок дороги, на котором находились.

Грохот нарастал, сопровождаясь ударами и толчками земли под ногами. Пока Горислав куда-то тащил Евпраксию, она бросила взгляд на утес, нависающий над ними, и обмерла. По крутому склону, сталкиваясь, подпрыгивая, кувыркаясь и обгоняя друг друга, катились вниз валуны, окруженные ворохом щебня и тучами пыли.

– Обвал! – крикнул Горислав. – Бежим, княжна! Завалит!

Она не бежала – она летела за ним по воздуху, почти не касаясь подошвами земли. Горислав тянул ее за руку, как ребенка. Бросив последний взгляд наверх, он прыгнул к отвесной стене, прижался к ней и притянул к себе Евпраксию. В следующее мгновение дневной свет померк и дорога исчезла под грудой камней. Удар всей этой обрушившейся громады был настолько силен, что, казалось, вся гора рухнула в одночасье. Рты и легкие людей наполнились пылью, каменная крошка разлетелась в стороны, нанося раны и царапины.

Конец ознакомительного фрагмента.