Вскоре всё закончилось.

На оборотня я принципиально не смотрела, наблюдая за священником. Отец Эдуардо отыскал под ледяными обломками свой крест и теперь пытался починить оборванную цепочку. Бобби прекратила подбадривать оборотня и собирала с пола разбросанные карандаши.

Почуяв запах псины, мускуса и крови, я поняла, что оборотень всё-таки подошел к нам. Вот повезло-то…

— Спасибо за помощь, — дружелюбно улыбнулась Бобби. — Без тебя мы бы не справились.

Оборотень прорычал нечто невразумительное. Странно, а мне казалось, что прошлым вечером он разговаривал более осмысленно.

— Меня зовут Бобби. Это отец Эдуардо. Это Риана, — соседка не замечала моего замешательства. — Как понимаю, с ней вы уже вчера познакомились. А как тебя зовут?

— Грфрхчщ, — прорычал оборотень.

— Хорошее имя, красивое, — в Бобби, похоже, пропал талант дипломата. — Как здесь оказался?

Оборотень прорычал что-то еще.

— Даже так? Какой ужас! — соседка покачала головой. — Слушай, а девушка у тебя есть?

Я глянула на Грфрхчща, посмотрела на широкую грудь, заросшую жесткой светло-серой шерстью, на зубастую морду, на черный нос, на желтые глаза и задумалась. Что-то смутило меня. Мысль пронзала время и пространство. Я вспомнила, как кровь, прыснувшая из шеи Александера, окатила торс оборотня. Но на морде и на мохнатой груди кровавых следов не наблюдалось. Да и запах… пропал.

Бобби продолжала говорить, задавала ничего не значащие вопросы, складывала найденные карандаши в коробку.

Оборотень в ответ взрыкивал и с особым интересом следил за мной. Вот он зевнул. Показал острые ряды зубов. Облизнулся, намекая, что готов к новому приему пищи.

А я все думала и думала: «Это он так вылизался или…»

По церкви пронесся смех, прервавший мои размышления. Холодный смех. Высокомерный.

— Вы правда думали, — вслед за смехом зазвучал злой насмешливый голос; он оглушал, разрывал уши, проникал в голову; он давил, заставлял пасть ниц, — что способны остановить меня? Жалкие создания решили, будто могут тягаться с Князем Льда?

Я даже не успела испугаться!

Пришел ветер! Завывающий, злой, порывистый. Слепящий, проникающий под одежду, вымораживающий тело.

Пришел снег! Белая жесткая крошка закружилась в воздухе. Она кусала кожу, налипала на очки и лезла под одежду вслед за ветром! Я как будто ослепла: сплошная белая пелена скрыла всё, что находилось рядом со мной: и алтарь, и статую девы Марии, и Бобби, и оборотня, и священника. Да я даже рук своих не видела!

Пришел холод! От него не спасала одежда. Он пробирался под нее, обжигал кожу вымораживал сердце и мозг. Сперва хотелось в тепло, хотелось согреться, а потом… потом накатило безразличие. Глаза закрылись сами собой. Кожа потеряла чувствительность. Возникло ощущение, что тело покрылось коркой льда. Не покрылось — превратилось в крохотный замороженный комочек, затерянный посреди бескрайней ледяной равнины. Я даже дрожать не могла. Исчезли звуки, мысли. Ни во мне, ни вокруг ничего не осталось. Следом накатило тепло. Я подумала, что умерла, попала в рай, а моё тело досталось…

— Exorcizamus te, — до меня донесся уверенный бас, — omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…

Слова экзорцизма как-то не вязались с нахождением в райских садах. Вряд ли меня признали сатанинской силой и стали изгонять с небес за мои замечательные ботинки и неподобающий внешний вид. Я открыла глаза. Стряхнула снег с очков, осмотрелась. Снег, холод и ветер бесновались, но не могли проникнуть сквозь очень знакомую стену из желтого света и десяти вбитых в пол карандашей. Одиннадцатый карандаш Бобби сжимала в руках, готовясь тыкнуть им в кого-нибудь.

Отец Эдуардо стоял на возвышении рядом с алтарем и, держа над головой серебряный крест, читал изгоняющую молитву: «…Omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica…»

Крест светился голубым светом, и с каждым сказанным словом свечение усиливалось.

Еще по эту сторону стены обнаружился оборотень. Желтые глаза Грфрхчща внимательно следили за мельтешением снежинок. Я не знала, что там видел оборотень, что не видел, но на всякий случай отодвинулась от него подальше. Мало ли! А то вспомнит, как бил меня по лицу и решит повторить…

Снежная буря постепенно стихала. Белая сплошная пелена становилась всё прозрачней и прозрачней, позволяя увидеть, что церковь за световой стеной превратилась в заснеженный тоннель. Ни скамеек, ни колонн, ни витражей, ни пола, ни потолка — всё скрылось под толстым слоем снега. А в центре тоннеля…

Разумеется, там стоял тот самый надоедливый, раздражающий, никак не умирающий блондин. Ничуть не изменяющий себе: песочного цвета костюм, туфли на полтона темней костюма, белая сорочка, галстук в красно-черную полоску, насмешливая улыбка, холодные искры в глазах. Ни крови, ни ран, ни прорех в пиджаке, ни оторванных частей тела. Возникало ощущение, словно оборотень даже не прикасался к нему.

— Как же ты надоел! — прошипела Бобби, взмахнула карандашом и… ничего не произошло. По всей видимости, так она просто напоминала, что подходить к ней не стоит.

Оборотень поддержал ее глухим рычанием. Отец Эдуардо полностью ушел в ритуал изгнания: «…In nomine et virtute Domini Nostri Jesus Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus…»

— Пропусти меня, — блондин не просил, блондин приказывал. — Живее!

— Нет! — отозвалась Бобби и снова взмахнула карандашом. — Проваливай, мы не дадим тебе пройти!