«Мы на пороге нового отношения к единомыслию. Нам все менее потребны полчища единомышленников – нам все более необходимо сейчас интеллектуальное многообразие».

«– Но вы допускаете, что возможно такое содержание, которое не может быть выражено в реалистической форме?

– Да. Знаете, какое это содержание? Это есть российское обормотство. Его нельзя выразить иначе, чем выражал Салтыков-Щедрин… Потому что у нас есть многие вещи, которые не могут понять западные люди. Например – двухстворчатая дверь в магазине. Одна половина закрыта. А люди толкутся».

«…в ее улыбке читалась меланхолия человека, который не может позволить себе забыть о необходимости соблюдать приличия».

«…очень мудро говорил король Людовик (XI – А. Ш.): когда шествует гордыня, следом за ней следуют бесчестье и убыток».

«– Если бы они (цензоры. – А. Ш.) знали, что за мысли скрыты в вашей музыке!».

«Учёный должен быть достаточно ленив, – объяснил мне Зубр. – На этот счёт у англичан есть прекрасное правило: не стоит делать того, что всё равно сделают немцы».

«…все шло хорошо, пока одна… (б…? – А. Ш.) не сказала, что стоит десять лет в очереди на квартиру и не может из-за этого иметь детей. Да пусть она еще сто лет стоит в этой очереди, пусть сгниет в ней за то, что сказала об этом американцу».

«А отчего… поле так скушно лежит? Неужели внутри всего света тоска, а только в нас одних пятилетний план?».

С приближением холеры к Петербургу усилились волнения народа, который «по обыкновению верит разным нелепым слухам, будто вовсе нет холеры, но ее выдумали злокозненные люди для своих целей и т. п. Кричат против немцев лекарей и поляков, грозят всех их перебить».

«Не надо принимать выбор, который навязывает дьявол: ни в правой, ни в левой его руке ничего хорошего нет».

«Девятнадцатый век стал самым протяженным в истории: он начался в семьсот восемьдесят девятом году в Париже и кончился в девятьсот семнадцатым в Петрограде».

«.. глупых ни сеют, ни жнут, ни в житницу не собирают, но сами себя родят».

«Как известно, чем более высокое положение занимает человек, тем меньше написано на его дверной табличке».

Сережа:

– Ма-а-а-кий… (Маленький).

– Ба-а-а-той… (Большой).

– Тять тута и титай… (Сядь тут и читай).

Сережа на даче у Котляровых с бабушкой и няней. Дерутся соседские кошки. Сережа:

– Глупые кошки! Чего дерутся? Чего не поделили?

Сергей несет конфеты в детский сад:

– Я возьму две: одну – Вове, одну – себе. Или нет, лучше четыре: две ему, две мне.

– Возьми шесть конфет, – говорит Ина. – Как ты их поделишь?

Шесть разделить на два – это уже сложнее…