Хотя это не то, что меня как-то особенно волновало: слишком привычно, да и мятежникам никогда не хватит смелости выйти из подполья. Важно было другое. У меня был шанс проявить себя и получить заслуженную за все жертвы награду, и я собиралась им воспользоваться. Да! Получить свободу и никогда не возвращаться в эту чертову Тайосскую Империю. Теперь решимости прибавилось достаточно, чтобы бодрой походкой дойти до эшафота. Солнце почти село, но я хорошо разглядела всех, кто здесь находился. Два экзекутора, три стражника, зорко следившие за периметром пустынной площади, пока Риизу стоял напротив одного из наказуемых. Я не видела лиц: лишь спины, сплошь покрытые глубокими порезами.

«Смертельные увечья», — сухо констатировал мозг, но я пришла сюда не с жалостью и сожалением. Не сегодня. Стараясь держаться спокойно и даже расслабленно, я подошла к только заметившему меня прокуратору.

Он не выглядел довольным. Невзрачно буркнув приветствие, прокуратор тут же переложил на меня все свое недовольство сложившейся ситуацией:

— Один уже мертв. Не уследил, — с последним словом мужчина резко повернулся в сторону надзирателя, его глаза сверкали от почти не сдерживаемого гнева. Щуплый и не особо высокий, он посылал невероятно мощные импульсы негативной энергии. Внешне красивые черты лица перечерчивало душевное уродство, которое я увидела при нашей первой встрече. Но даже не обладая моим даром, было видно, как из него сочился яд.

— Простите, господин.

— Если этот умрет до рассвета, ты займешь его место, — спокойно возвестил Риизу. Так спокойно, что мне оставалось только позавидовать такому безумству: до утра гладиатор в любом случае не протянет. Я подошла ближе, разглядывая рабов, стоящих друг напротив друга на коленях. Цепи до крови врезались в запястья, невольно я коснулась собственных рук. Не время.

Один из них еще дышал, и мне послышалось, будто пытался что-то сказать. Но его губы не шевелились. Я подошла ближе, разыгрывая явный интерес перед Риизу. Что-то было не так, смерть уже должна была явиться по его душу: с такой кровопотерей не живут. Но я слышала, как тихо-тихо бьется его сердце.

Напрягая «шестое» чувство, пыталась пробраться в его сознание, но что-то не пускало. Раньше такого почти не было, и после неудачной настойчивой попытки пробраться к мыслям и памяти стало как-то не по себе. Я встала напротив и осторожно подняла его голову. Глаза были закрыты, в уголках рта пузырилась красная пена. И вдруг ощутила, как силы начали медленно покидать меня, отдавая взамен ноющую боль. Но не физическую и не мою.

Вопреки желанию, я не отдернула руки. Всматриваясь в странное потемнение на его левом виске, которого раньше не было. С каждой секундой оно становилось все четче и четче, пока я, едва удерживая радость, не поняла суть выжженного Светлой магией рисунка. Руна, изображающая умершее Темное солнце. Клеймо предателя.

Я нашла его!

Киан

Обратно Госпожа вернулась не одна. Вначале я просто не понял, что происходит, и принял заученную позу, вытянув руки вдоль тела. Но никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я посмел поднять глаза, чтобы среагировать, если это будет необходимо. Госпожа выглядела уставшей, по-настоящему уставшей, будто только вернулась с пятичасовой тренировки. Или с допроса.

— Освободи стол, — приказала Она, игнорируя мою озадаченность образовавшейся суетой около входной двери. Два стражника несли чье-то тело на руках, но у меня не было времени разглядывать.

Выполнить приказ, ждать указаний. Признаться, сообразил я не сразу, зачем именно нужна была горизонтальная поверхность. Но, когда, не дождавшись новых приказов, оглянулся назад, наконец, увидел. Мужчина, больше похожий на мертвого, чем живого. Один из тех двоих, что пытались не кричать вслед за тяжелыми ударами бича. Рубцы на его изувеченной спине рождали неприятные воспоминания, но сейчас это не имело значения. Я хотел бы ему помочь, но лишь молча стоял, наблюдая, как тело небрежно взваливают на стол. И ждал любого приказа.

Я хорошо запомнил Ее выражение лица: значит, теперь настал момент преподать мне урок милосердия, используя того, к кому я почувствовал жалость. Умом я понимал Ее решение. Но не сердцем, если оно правда есть у рабов.

— Можете быть свободны, — спокойно возвестил Ее голос. Она явно говорила не мне, но я все равно дернулся, отрывая взгляд от такого же в сущности раба, как и я. Но все равно чувствовал вину, что оказался более удачлив и… жив. — Поможешь, — вместо приказа добить, произнесла Она.

— Да, госпожа.

Она редко корпела над ранами, пытаясь спасти жизнь — намного чаще было наоборот, — но в такие моменты, украдкой следя за плавными движениями Госпожи, я поражался Ее безмятежности. Сейчас я тоже… следил. Незаметно, пока по Ее указанию промывал горячей водой раны. В работе Она становилась другой, и это рождало непривычные ощущения. Как тогда, когда Госпожа еще казалась доброй: выкупая меня за бесценок и на себе волоча с помоста, пока из моего рта текла кровь… Не просто казалась. Сложно поверить, но я точно знал, что Она пожалела меня: без выгоды и планов на мое тело.