Марина Воронцова, г. Санкт-Петербург:

«Со мной в жизни случились страшные события, но они привели меня к Богу, поэтому я не знаю, есть ли в жизни человека что-то, что не свыше руководится провидением. Я познакомилась со своим парнем, Максимом, в школе в последнем классе, на дискотеке. Знаете сами, дело молодое, тем более, что выросла я в большом, втором по величине в России городе, где молодежь взрослеет рано и не придерживается старинных заповедей, которым еще немного следуют в отдаленных селах, где все на виду и просто так не решишься на опрометчивый поступок. Мы с Максимом стали близки уже где-то после третьей встречи. Но парень он оказался очень порядочный, следил внимательно, чтобы я не забеременела, говорил, что у нас очень серьезные отношения, но что, пока мы не закончили школу, родителей мы пугать не будем, все же рано школьникам заговаривать о том, чтобы самостоятельно жить гражданским браком, хотя такие примеры мы видели, были у нас знакомые, которые тоже со школьной скамьи начали совместную жизнь. Одним словом, встречались мы два года, даже чуть больше. Но потом Максима призвали в армию. Знаете ли вы, какая это романтика – ждать своего парня из армии, говорить подругам, что не можешь никуда пойти, так как серьезно исполняешь свой долг дождаться его. Мне было 18 лет, и я плохо понимала, какие это разные вещи – первая влюбленность, очарованность первой дружбой, первыми поцелуями и обещание дождаться парня из армии, фактически обет верности на всю жизнь, как в нашем случае. Ведь сразу после армии мы должны были пожениться, потому-то Максим и сделал так – поговорил со своей мамой (отца у них не было), все ей объяснил и сказал, что хочет, чтобы я жила в их доме. Так я перешла жить к матери Максима. Признаюсь, во всем этом я видела лишь возвышенную сторону, очень было приятно чувствовать себя почти замужней взрослой женщиной, в отличие от подруг, которые могли только гадать, что ждет их в жизни дальше. Мать Максима относилась ко мне очень хорошо, ничего здесь не скажу – я и дальше могла заниматься исключительно своими делами, поступила в училище, она даже была против, чтобы я давала ей деньги на ведение хозяйства. Утром, когда я просыпалась, на кухне уже был завтрак. Вечером она не говорила ни слова, когда я приходила позже обычного, засидевшись у подруги, только улыбалась мне и шла разогревать ужин. Перед соседками всегда меня хвалила.

Но дальше случилось так, что я встретила другого человека. И это уже было настоящее чувство. Вначале мне казалось, что я просто увлеклась, «засиделась» дома и что не случится с Максимом ничего страшного, если я буду иногда видеться с Володей. Письма в это время старалась ему писать особенно нежные. А потом, как отсушило – поняла вдруг, что и писать ему мне совсем не хочется, потому что эти отношения стали вынуждать меня лгать, и к телефону мне было тягостно подходить, когда Максиму удавалось позвонить. И вообще, то, что я живу в этом доме, в этой семье, стало мне казаться какой-то ужасной ошибкой. Володя, мой новый друг, тоже говорил, что ему странно видеть мое поведение – ведь я не жена, я не разрушаю брак и что Максим – умный человек и поймет, что он не вправе требовать верности от девушки, с которой он стал встречаться в 16 лет и которую оставил в 18. К тому же Володя, желая, чтобы я переехала жить к нему, напирал на то, что и Максиму, может быть, уже в тягость то, что он так поспешно, по сути, сделал меня своей женой, только что без росписи, убеждал, что Максиму, наверное, после армии захочется получить образование, он ведь был лучшим учеником нашей школы в отличие от меня – я всегда мечтала только о доме, о детях. Одним словом, я однажды, пока не было матери Максима дома, собрала быстро свои вещи и на такси увезла их к Володе. Правда, сказать все как есть я не решилась, написала записку, что устала ждать Максима и что возвращаюсь жить к своим родителям. Со страхом ждала неприятного объяснения, думала, что мать Максима немедленно перезвонит моим родителям и узнает, что я солгала. Теперь я понимаю, что она, наверное, догадываласъ о том, что у меня появился другой человек, но, может быть, как и я, одно время рассчитывала, что вернется ее сын и все образуется.

Максиму я больше не писала. И мать его никогда не видела. С Володей мы поженились, родился сын. Прошло, наверное, года три. И вот однажды я встретила ее на рынке. Теперь понимаю, что неслучайно, она все обо мне знала, следила за мной. Подошла – такая радушная, говорит: «Какое счастье, что увидела тебя, я же так волновалась – ты ушла, ничего не объяснив». Вроде порадовалась, узнав, что у меня все хорошо. И очень стала звать зайти хотя бы ненадолго – говорила, как расстроится Максим, узнав, что она меня увидела и не привела. Я подумала, что давно все уже прошло, нет причины обидеть этих людей нежеланием даже зайти к ним. По дороге она рассказывала мне про успехи Максима – как он учится и уже работает, говорила, что вот-вот и сам придет. На кухне усадила меня за чай. Мне было не по себе, хотелось уйти скорее. А она, поймав мой взгляд, говорит вдруг очень спокойно: «Что ты, Марина, все на дверь смотришь? Боишься, что Максим придет? Не бойся, он не придет. Его нет. Он застрелился, когда ты ушла. Сразу и застрелился. А ты пила не чай, а жабью шкурку. Я тебя прокляла и я давно тебя искала. Теперь ты сама жабой станешь. А теперь можешь идти. И посмотришь, что с тобой дальше будет».

Буквально через несколько дней лицо и руки у меня стали покрываться странной сыпью. Дальше – хуже, красные волдыри множились с каждым днем, вырастали один на одном, покрыли грудь, плечи, ноги. Через несколько месяцев не осталось ни одного здорового кусочка кожи. Я ушла жить к родителям, потому что муж и ребенок не могли меня видеть. Моя мать завела меня в церковь. Больше и ходить было некуда, я могла выйти на улицу, только укутавшись в платок по самые глаза. К счастью, мать удержала меня от походов по всяким знахарям и шептунам. Дни она проводила в молитве, повела меня в паломничество в Дивеево, возила в Почаево. Я тоже стала молиться. А что мне оставалось еще? Постепенно внешняя жизнь перестала меня интересовать, я проводила дни в чтении религиозной литературы и готовилась к смерти.

Изображение святого Шарбеля всегда было у нас в доме, но я не придавала ему никакого значения. Мать же моя молилась ему постоянно, часто перед сном сама клала мне это изображение под подушку. И постепенно мое скептическое отношение к этому прошло – видимо, потому, что изменилось мое отношение к церкви вообще. А однажды мне привиделся сон. Я увидела силуэт черного старика, монаха, и услышала очень тихий, почти детский голос, который сказал мне, что моя болезнь – не настоящая, она наведенная, и что теперь она скоро пройдет, потому что я искупила свою вину.

Далее произошло буквально чудо – застарелые язвы исчезли в несколько дней. Я восстановила свои прежние семейные отношения и теперь считаю своей обязанностью сделать мужа воцерковленным человеком…»

Как видим, девушка – автор этого письма – смогла пройти сложный путь от необязательного, легкомысленного отношения к жизни и людям к подлинной вере, по-настоящему воцерковиться. И сила святого Шарбеля, как видится, коснулась ее именно тогда, когда она задумалась уже о спасении своей души, а не о сохранении здоровья и прежних ценностей. Разумеется, она поверила в то, что святой Шарбель обязательно поможет. Причем речь идет не о бытовом суеверии, а о подлинной вере в Бога и в силу и целительную мощь его святых.

Больные россияне, которым святой Шарбель уже помог, советуют во время этих своеобразных сеансов лечения мысленно просить помощи у Господа через святого Шарбеля, а, получив облегчение, благодарить Шарбеля и Господа.

Если человек прикладывает к больному месту изображение с насмешкой, с пренебрежением, то вряд ли он получит исцеление, ибо только глубокая вера в избавление от бед идет на пользу.

По наблюдениям больных, которым помог святой Шарбель, не нужно сразу просить помощи от всех болезней сразу, а сперва следует избавиться от одной болезни, затем спустя пару дней просить исцеления от другой, и так постепенно переходить к оздоровлению всего организма.

Стоит предупредить всех, кто будет пользоваться помощью святого, его изображением, что прикладывание лечебного портрета – не панацея, это было бы слишком просто, это не препаративное лекарство, поэтому, пользуясь изображением Шарбеля, не отказывайтесь от помощи лечащих врачей, принимайте рекомендованные ими лекарственные препараты. Общими усилиями вы быстрее одолеете болезни.

И самое главное, о чем часто спрашивают меня люди, – каким образом письма, оставленные, к примеру, в костеле в поселке Свирь, о котором я вам рассказывала в начале этой книги, оказываются «прочитанными» святым Шарбелем? Их «доставкой» к подножию усыпальницы святого занимается Международный центр святого Шарбеля. Эта христианская миссия, находящаяся в Ливане, – современный комплекс с развитой инфраструктурой, куда не прекращается поток паломников, сюда ежедневно устремляются миллионы людей со всей планеты. Я беседовала с людьми, которые встречались с настоятелями и монахами, работающими в Центре, подробно рассказывали им о России, передавали огромное количество писем людей, жаждущих телесного и духовного исцеления. Монахи остались очень довольны рассказом, тем, что отныне не только арабский мир, страны Европы, Азии и Америки, но и россияне стали почитателями святого Шарбеля. Они заявляют, что готовы принять у себя страждущих из России. И еще, настоятели неизменно просят передать россиянам: верьте святому Шарбелю, его Божественная сила и энергия призваны по-настоящему помогать страждущим.