На плечо халач-виника лег тугой кожаный перехват. И в это же мгновенье Тутуль-Шива вывернуло наизнанку.

Не в силах больше удерживаться на ногах, он как подкошенный рухнул на ледяной пол пещеры. Он видел, как изошедшее из него эфемерное свечение в виде человеческой фигуры медленно поплыло в сторону теней. На полпути к ним фантом, будто прощаясь, обернулся.

— Кукульцин?! — невольно слетело с губ халач-виника.

К счастью, он произнес это настолько тихо, что его не услышал даже его спутник.

— Плата за твое спасение и спасение твоего народа, — сказал сокол, повернувшись к Тутуль-Шиву.

По сводам холодной камеры пещеры поползли едкие смешки, перераставшие в дикий хохот.

— Поздно! — перекрикивая хрюканье, ржание и гогот, ответили две тени. — Ничто уже не спасет смертных!

Бог с белой кожей идет в окружении собак преисподней.

Скоро Кецалькоатль будет здесь!

Несомый чьими-то сильными лапами, Тутуль-Шив бредил. Ему чудилось, как натянутый до предела ветром мускул из огромного полотнища тащил по волнам безбрежного океана к Земле фазана и оленя гигантскую лодку, в сотни раз превосходившую те, которые он когдалибо видел в своей жизни. Они у берегов его земли. Из лодки на берег выходит сам Кецалькоатль! У него необычная белая кожа и растительность на лице. Его тело защищено непробиваемым куйюбом, а голова покрыта шлемом из такого же прочного блестящего материала.

За ним выходит еще один и еще… Их сотни, на привязи они держат собак с сильными челюстями. Много горя принесли они с собой. Их собаки рвут людскую плоть, их трубы, с грохотом изрыгающие огонь, везде сеют смерть, сами они, слившись с чудовищами о четырех ногах, словно вихрь, налетают на города и селения, оставляя после себя горы трупов и пепелища. Страшно было во сне, будто не покидал он вовсе царство Шибальбы. И снова другое видение. Отчего-то теперь у него самого белая кожа. Он живет в доме, где много этажей, в городе, которому не видно конца. В нем не найдешь пирамид, зато приходит время, и в город влетает целый рой белых мух. Они преобразовывали все вокруг, деревья сбрасывают листву и становятся похожи на выбеленные водами Чаака скелеты чудовищных животных, крыши домов превращаются в ритуальные шлемы жрецов из белых перьев цапли, а землю устилает огромный серебристый ковер, напоминающий тот, из его детства, что лежал у трона отца. Мухи падают на голые руки, словно дикие пчелы, жалят холодом и гибнут, превращаясь в капли росы…

— Очнись, — разорвалось в его голове.

Тутуль-Шив лежал на выкрашенном киноварью гигантском панцире броненосца. Высоко в небе, там, где должно быть солнце, висел огромный рот. Рядом, запустив под крыло крепкий клюв, приводил в порядок свое оперенье сокол. Заметив, что халач-виника пришел в себя, он сказал:

— Тебе пора. Ни о чем не спрашивай. Теперь с тобой есть Память желтых магов, ты знаешь, как спасти свой народ и уничтожить орден черных колдунов. Когда ты вернешься в мир людей, ты вспомнишь об этом.

Тутуль-Шив ничего не понял, но ослушаться сокола не решился. Он удивленно оглядывал на себе праздничное облачение, дивясь самому дорогому — длинным перьям кацаля, перламутрово-зеленым каскадом спадающим с его головы. Сокол заметил его изумленный взгляд.

— Подарок Хуракана. А теперь думай о главном — замри! — сказал он и, расправив крылья, взлетел ввысь.

Ах-Суйток-Тутуль-Шив поднялся навстречу надвигающейся на него, закрывшей собой полнеба свинцовой волне…

На третьи сутки изнурительного похода войско Ошгуля было готово войти в Ушмаль. Предводитель охотников с Диких земель стоял на холме и словно зачарованный смотрел на город своей мечты. С той памятной ночи, когда он, выбравшись из-под груды окровавленных тел, словно вор, крался по темным улицам Ушмаля, он не видел его прекрасных дворцов, пирамид и площадей. Теперь он здесь! Город разросся, стал еще краше и величественнее. Сколько раз в своих мечтах он возвращался в него снова и снова как победитель, триумфатор, властелин! «Пирамиду Чаака я назову в свою честь. Это Пирамида волшебника!» — думал он, глядя на ту самую пирамиду, с которой его сбросили по приказу Ах-Суйток-Шива. Только теперь она была гораздо выше и красивее. Но отчего-то карлик не чувствовал себя победителем. Никто не препятствовал ему войти в город, подняться на пирамиду Чаака и возвестить миру о новом правителе страны Пуук — халач-винике Ош-гуле. Карлик настороженно всматривался в пустые улицы города, гадая, куда могли подеваться жители. Неудачи, преследовавшие колдуна в последнее время, заставили его действовать с удвоенной осторожностью. Хотя то, что желтый маг в последнюю минуту все же сумел выскользнуть из его рук, скорей досадное недоразумение. Теперь, когда он знает дорогу в Храм Судеб, смерть Кукульцина — дело времени. Больше всего Ош-гуля беспокоили фрески на стенах, буквально в последнюю секунду его пребывания в храме поменявшие изображение казни Тутуль-Шива на скорую кончину Ош-гуля. Как такое возможно? Тутуль-Шив схвачен и, если верить его лазутчикам, сброшен в жертвенный сенот. Именно о таком развитии событий рассказывали фрески Храма Судеб до того, как в последний момент на них кардинально поменялись победители и поверженные. Карлик посмотрел на золотую бабочку, украшение, принесенное из Чичен-Ицы лазутчиком. Рука чужеземного мастера с филигранной точностью передала хрупкость ее наряда. Стоило подуть легкому ветерку, и ее тончайшие золотые крылышки мелко дрожали, будто очнувшись от долгого сна, а серебряная нить усиков удивленно подрагивала над играющими в лучах солнца нефритовыми бусинками глаз. Черный маг узнал это украшение. Таких бабочек было всего две в Земле фазана и оленя. И обе он подарил Хун Йууан Чаку в знак их союза. Со слов его ах-шак-катуна, это украшение из страны Оз накануне праздника подарил Тутуль-Шиву его дядя Чак Шиб Чак. Теперь одна из них вернулась к нему. История повторяется… Теперь, когда Тутуль-Шив мертв, кто же его, Ош-гуля, может предать смерти, как это указано на фреске из Храма Судеб? Раздумья Ош-гуля прервал командир отряда ах-шак-катун, посланных карликом проверить брошенный город.

— Справедливейший, непревзойденный…

— Говори, — прервал светское обращение своего офицера карлик.

— Ушмаль пуст, повелитель.

— Что значит пуст? Его оставили воины?

— В Ушмале нет ни одной живой души. Мы проверили каждый дом крестьянина, дворец, храм.

— Куда же все подевались?! — взревел Ош-гуль.

— Не могу знать, повелитель времени.

— Возьми людей сколько тебе понадобится. Обшарить все окрестности, заглянуть под каждый куст!

— Слушаюсь, повелитель, — не разгибая спины, воин удалился прочь.

Наступали сумерки, а известий от лазутчиков так и не было слышно. Ош-гулю не терпелось войти в город, и, соблюдая все предосторожности, карлик повел свои войска в Ушмаль. Там его встретил все тот же офицер.

— Повелитель, мы никого не обнаружили.

Город действительно оказался пустым. Ош-гуль отказывался что-либо понимать. Он лично обошел несколько жилищ. В домах простолюдинов на своих местах лежала нехитрая утварь, а во дворцах вельмож нетронутой оказалась даже одежда. Жилища казались ненадолго оставленными людьми, только что вышедшими по своим обыденным делам. Теперь, предчувствуя неладное, карлик, напротив, хотел как можно быстрее покинуть город-призрак, но солнце неумолимо клонилось к западу, а его воинам был необходим отдых. Утром Ош-гуль решил уйти из города. Пышное празднество в честь его победы, как он того желал, в опустевшем городе казалось неуместным. Что ж, он уйдет из Ушмаля, но на память о себе усеет площади города мятежниками Чичен-Ицы, которые без того сковывали движение его войска. Отдав распоряжение принести в жертву всех пленных рабов, включая и высокородных вельмож Чичен-Ицы во главе с Хапай Канна, Ош-гуль под удары жертвенных тункулей отправился в покои халач-виника Ушмаля. Ночью его разбудили крики воинов и шум сражения. «Только воины Тутуль-Шива могли напасть ночью», — пронеслось у него в голове. Ош-гуль, окруженный своей гвардией, выбежал на улицу. Он не верил своим глазам. На вершине пирамиды шел бой. Откуда-то из ее недр прибывали и сразу вступали в битву все новые и новые отряды противника. Под покрывалом ночи, словно воины Тьмы, они молча выходили из храма Чаака и бросались на пришедших в ужас дикарей.

— Воины Чаака! — иступленно вопили они. Казалось, теням, выходящим из храма, не будет числа. Потеряв остатки мужества, солдаты Ош-гуля, не разбирая дороги, в панике бежали прочь. Карлик догадался о хитрости неприятеля. Почему он сам не осмотрел стены храма так сильно выросшей пирамиды?! Нет предела коварству врага, попирающего святыню и сами законы предков!

Храм был осквернен присутствием простых смертных.

— Жалкое порождение обезьян! — бесновался карлик.

— В храме потайная комната, убейте их! — но его воины уже не слышали своего правителя. К тому времени шум сражения донесся и с окраин города. Со всех сторон к Ош-гулю сбегались насмерть перепуганные гонцы, чтобы сообщить о том, что на город напали несметные полчища врага. В царившей неразберихе, сумятице и панике Ош-гуль уже ничего не мог предпринять. Ему оставалось лишь покинуть город своей мечты, так и не покорившийся ему Ушмаль…