Верховная власть пыталась поставить под контроль благотворительную деятельность в империи. 23 ноября 1891 года был создан «Особый комитет по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая» под председательством наследника престола, будущего императора Николая II, целью которого был сбор частных пожертвований и их распределение среди нуждающихся 37 . Однако даже среди министерских чиновников эта инициатива вызвала критику: во-первых, в обществе ожидали большого пожертвования самого Александра III, а император, по сути, переложил сбор средств на общество; во-вторых, тем самым снималась ответственность с Министерства внутренних дел, в чьем ведении находился Общеимперский продовольственный капитал; в-третьих, всем было памятно дорогостоящее путешествие цесаревича в Японию, окончившееся в 1891 году (подданных возмущало, что наследник, потративший миллионы на увеселительное путешествие, не может собрать значительную сумму на такое серьезное дело) 38 . При этом одни сотрудники комитета говорили, что цесаревич относится к делам Особого комитета с большим воодушевлением, другие – что, напротив, с безразличием 39 .

Помимо сбора пожертвований, Особый комитет через своих уполномоченных изучал продовольственную ситуацию на местах, выявляя наиболее пострадавшие регионы. И хотя Особый комитет признавал несоответствующей действительности информацию об умирающих на улицах от голода людях, его уполномоченные отмечали бедственное положение поволжских и черноземных губерний. Крайне сложной была ситуация в татарских селениях, где земледелие было неразвито. При этом в Особом комитете обращали внимание, что бедственное положение случилось не из-за одного неурожайного года, но было подготовлено предшествующим бедственным положением крестьян, у которых оказались исчерпаны все запасы 40 .

Привлечение внимания к теме народного бедствия консервативная печать расценивала как непатриотичное поведение. «Гражданин» князя В. П. Мещерского так отозвался на публикацию 22 января 1892 года в «Московских ведомостях» статьи Толстого «О голоде»: «Какие таинственные враги порядка, какие жиды могли попутать редакцию „Московских ведомостей“ в виде передовой статьи пустить в обращение бешеный бред графа Льва Толстого?» 41 Власти изъяли из обращения нераспроданный тираж газеты, в итоге цена за экземпляр «Московских ведомостей» со статьей Толстого на черном рынке достигала 25 рублей 42 . В 1897–1898 годах вновь случился неурожай, и возобновилась прежняя дискуссия власти и общества. Издатель газеты «Русский труд» С. Шарапов обвинял Л. Н. Толстого, опубликовавшего очередную статью «Голод или не голод?», в том, что тот стремится подорвать авторитет правительства и дискредитировать Россию на международной арене. Во время неурожая 1911–1912 годов, когда разговоры о голоде вновь стали актуальны, чиновники Симбирской губернии убеждали приехавших к ним корреспондентов, что никакого голода нет, его выдумали «жиды и масоны» 43 . Соответственно, власти с подозрением относились к иностранной, в первую очередь американской, помощи голодающим. Корреспондент «Русского слова» А. С. Панкратов отмечал, что газетам предписывалось не высказывать «чрезмерную благодарность» американцам 44 . В 1892 году Особый комитет в заключительной части своих отчетов, публиковавшихся в «Правительственном вестнике», упоминал об американской помощи, о прибывших в Россию кораблях с хлебом, отдельно отмечая, что привезенные грузы были доставлены в голодающие губернии «через посредство Особого комитета» 45 .

Неприятие консервативно-патриотической общественностью алармистских публикаций в российской прессе отчасти стало реакцией на публикационную активность русских эмигрантов-революционеров. В первую очередь – Общества друзей российской свободы, издававшего в Лондоне и Нью-Йорке газету «Свободная Россия», где в 1891–1892 годах регулярно печатались материалы о голоде, в которых в сложившемся бедственном положении крестьян обвинялся царизм 46 . Даже в более умеренных публикациях указывалось на косвенную вину правительства: «Действующее правительство не несет ответственность за голод, но оно ответственно за общие условия, которые приводят к нему. Власти повинны не только в нищете населения, но и в невежестве людей, которые стремятся к образованию» 47 . Революционер-народник С. М. Степняк-Кравчинский обвинял российские власти в воспрепятствовании деятельности частных благотворительных организаций в России ради сохранения политического контроля над обществом 48 . Вместе с тем Общество друзей русской свободы организовывало сбор пожертвований в помощь голодающим, что вызывало неоднозначную реакцию в правых кругах. Как подчеркивает Л. Келли, не только эмигрантская пресса Великобритании, но и такие издания, как Financial Times, Manchester Guardian, Economist, поднимали проблему «дихотомии между неэффективным российским правительством, с одной стороны, и трудолюбивым крестьянством и „образованными классами“ – с другой» 49 . Правая российская пресса выстраивала иную дихотомию: ленивого, пьющего крестьянства и трудолюбивого правительства. Все это препятствовало установлению более доверительных отношений между правительствами двух стран. Таким образом, голод становился еще и фактором международных отношений.

Как отмечают историки, деятельность иностранных гуманитарных миссий также вызывала опасения российского правительства, поскольку собранная ими информация могла дискредитировать власть 50 . В дневниковой записи от 21 ноября 1891 года В. Н. Ламздорф приводит свидетельство об отклонении российским правительством поступивших из-за границы предложений организовать сбор пожертвований в помощь голодающим: «Не желают ни принимать денег, ни допускать проникновения внутрь страны иностранных филантропов. Однако предложение американцев нагрузить мукой русское судно… было принято как практическое и деликатное» 51 . Когда в феврале 1892 года стало известно об отправленном из Соединенных Штатов пароходе «Индиана», нагруженном мукой, министр иностранных дел Н. К. Гирс выражал обеспокоенность, «как бы вместо благодарности жертвователям их щедрый дар не был отослан обратно». Принимая помощь от Америки, российские власти подчеркивали, что это помощь американского народа, а не американского правительства, отношения с которым в период правления Александра III оставались прохладными. В 1880-е годы в общественном сознании американцев, во многом благодаря публикациям журналиста и путешественника Дж. Кеннана, оформился взгляд на Россию как на большую тюрьму, репрессивное государство. 25 декабря 1891 года журнал North Western Miller писал: «Совершенно естественно, что в нашей стране, где статьи мистера Кеннана о российской системе политической ссылки и его лекции о сибирских тюрьмах привлекли пристальное внимание и вызвали симпатию во всех слоях общества, где жестокость, допускаемая российским правительством по отношению к евреям, стала предметом резкого всеобщего осуждения, преобладает крайне враждебное отношение к деспотическому режиму в России. Что касается вопроса о политике российского правительства, то мы вряд ли сможем здесь что-либо сделать. Россия – огромная страна, далекая, незнакомая и непостижимая для западного мышления. Мы не сможем верно оценить ситуацию в России, т. к. мы не знакомы с тем многообразием причин, которые ее вызвали к жизни. Россия и ее обычаи находятся за пределами нашего понимания, потому что мы не имеем представления об ее общественных институтах. Это вопрос не политики, это вопрос гуманности. Мы знаем, что 20 миллионов крестьян умирают от голода. И этого достаточно. Так сделаем же все, что от нас зависит, чтобы облегчить их страдания. Что же касается вопроса о российском правительстве – оставим его решение самим россиянам» 52 . Американское правительство предложило направить в Россию своих представителей, чтобы организовать на местах распределение гуманитарной помощи, однако российские власти ответили отказом, сообщив, что «императорское правительство принимает с благодарностью пожертвования, делаемые частными обществами или лицами в пользу нуждающейся части нашего населения, но не признает возможным принимать предложения, исходящие прямо от иностранных правительств» 53 . Прибывшая в июле 1892 года в Петербург американская делегация была удостоена приема, организованного цесаревичем Николаем (император в то время находился в Копенгагене). Всего в Россию из Америки прибыло пять пароходов, доставивших около 10 тысяч тонн продовольственных грузов; в американскую миссию в Санкт-Петербурге, а также на имя Л. Н. Толстого было отправлено пожертвований на 150 тысяч долларов.

Иностранная не только правительственная, но и общественная помощь могла заключать в себе определенный укор верховной российской власти: помочь голодающим откликнулись американские евреи, что в условиях антисемитской политики Александра III вызывало на Западе сарказм. В британском журнале «Панч» появилась карикатура, на которой был изображен российский император, стоящий с протянутой рукой перед евреем.

Преувеличение масштабов голода земскими служащими и либеральными кругами, равно как его недооценка госслужащими и консерваторами, нивелируются статистикой смертности и сопутствующих эпидемических заболеваний. Согласно исследованию Р. Роббинса, в пострадавших от неурожая губерниях в 1892 году сверхсмертность составила 406 тысяч человек 54 . В это число вошли умершие как от дистрофии, так и от эпидемий. Количество смертей от холеры в пострадавших районах Роббинс определил в 10 тысяч человек. Как известно, вспышки холеры неизбежно наблюдаются у голодающего населения, санитарное состояние которого невозможно признать удовлетворительным. Общеизвестна и непосредственная связь голода с сыпным, или «голодным», тифом. Динамика заболеваемости тифом коррелирует с ухудшением питания населения, а также с большими скоплениями обездоленных людей, ищущих работы. Уполномоченные Особого комитета отмечали, например, «серьезный характер тифозной эпидемии» в Пензе из-за скопления пришедших в город в поисках работы голодающих крестьян 55 . Эпидемии сыпного («голодного») тифа всегда сопровождали неурожаи. Так, в 1881 году, вслед за неурожаем 1880 года, в России вспыхнула эпидемия сыпного тифа, по размеру превзошедшая эпидемию военных лет (1877–1878) 56 . Однако самая большая вспышка сыпного тифа началась после голодных 1891–1892 годов (в 1892 году было зарегистрировано 184 142 случая заболевания тифом и 604 406 случаев заболевания холерой 57 ) и продолжалась до 1894 года. Следующая такая крупная вспышка эпидемии произошла вслед за неурожаем 1907–1908 годов и продолжалась до 1913 года.

«Кровь» против «золота» (Александр III просит денег у еврея). Punch. 1891. May 16. P. 535

Заболеваемость сыпным («голодным») тифом в России 58

В 1900–1907 годах А. И. Шингарев по заданию Воронежского земского санитарного совета проводил исследование санитарно-эпидемического состояния самых неблагополучных в уезде сел Н.-Животинное и Моховатка и пришел к выводу о связи санитарного и экономического состояния крестьянских хозяйств, назвав главной причиной бедности малоземелье 59 . Особенно обострился этот вопрос в период революции 1905–1907 годов, что следует из массовых крестьянских волнений и ряда внесенных в Первую и Вторую Государственные думы аграрных проектов.

С 1900 года стараниями очередного министра внутренних дел Д. С. Сипягина земства были отстранены от участия в продовольственном деле, которое было окончательно передано в ведение МВД, с целью большей централизации управления продовольственной политикой. Тем не менее очередной неурожай 1901 года неожиданно для властей привел к массовым крестьянским волнениям весной 1902 года, которые пришлось подавлять с помощью войск. Хотя неурожай 1901 года уступал неурожаю 1891 года, новое поколение крестьян, родившихся в пореформенной деревне, не желало, в отличие от старшего поколения, мириться со своим бедственным положением. Эти события, согласно теории В. П. Данилова, положили начало «длинной» крестьянской революции 1902–1922 годов 60 . В этот период громче зазвучали требования «черного передела», а действия крестьян стали более агрессивными. Арестованные за участие в беспорядках крестьяне свидетельствовали на судах: «Позвольте рассказать вам о нашей мужичьей, несчастной жизни. У меня отец и 6 малолетних (без матери) детей и надо жить с усадьбой в 3/4 десятины и 1/4 десятины полевой земли. За пастьбу коровы мы платим… 12 руб., а за десятину под хлеб надо работать 3 десятины уборки. Жить нам так нельзя. Мы в петле. Что же нам делать? Обращались мы, мужики, всюду… нигде нас не принимают, нигде нам нет помощи» 61 . Изучение многочисленных источников, описывающих состояние крестьянских хозяйств и массовые настроения народа, легко опровергает лукавую статистику якобы высокого благосостояния деревни.