– Повлиять… На что мы вообще повлиять можем? – Софья Васильевна посмотрела на Дворового сосредоточенно и не моргая. – Если бы всё так просто было. Человек – безвольное созданьице, запомни, дорогой мой товарищ! Вот ты, например, делаешь шаг на север, а Земля под тобой крутанулась – и ты уже на северо-западе. И идёшь совсем не туда, куда вроде бы направлялся. Знаешь, говорят в народе: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Так и тут.

– Так это если бы все этой поговорке следовали, ничего бы хорошего, Софья Васильевна, с миром и не сталось бы. Никто бы ничего в мире этом не менял, никто бы никогда ничего не добился, только в Бога и веруя.

– Ну вот ты же ничего не добился. Или что, морда твоя смазливая – это главное достижение к сорока годам?

Дворовой сглотнул слюну.

– А чего это не добился? Я тут, как видите, сижу в машине, хоть и не своей, конечно, но в красивой и дорогой! Катаю на ней женщину. Привлекательную. Умную, – протянул мужчина. – В самом расцвете лет.

– Зубы тебе бы повыбивать за такие слова, Дворовой! Останавливай, приехали.

Начальница вышла из автомобиля и направилась к оформленному мрамором крыльцу размашистого здания, у которого суетились несколько мужичков в костюмах и с одинаковыми, как на подбор, выпирающими животами. Они по очереди кивнули Софье Васильевне, собиравшейся уже открыть дверь, но прежде, чем это сделать, она оглянулась, посмотрев вправо и влево, будто намереваясь переходить дорогу. Дворовой знал, что она так сделает и знал, какой её жест будет следующим: входя внутрь здания, она непременно проведет пальцами по лбу, как бы проверяя, не выбилось ли из-под плотно стянутого на голове пучка несколько волосинок. Рядом с этой женщиной Жора научился быть проницательным и подмечать вещи, на которые бы, наверное, ни один мужик в жизни внимания не обратил. Он знал, каким пальцем она водит по экрану смартфона; как кривит губы, когда собирается выйти из машины и даже научился – с точностью до 99 процентов – предсказывать, когда именно она скажет своё любимое «вашу ж мать» и в какой момент ничего подобного с её раздутых губ сорваться не может. Он, считай, был членом её семьи, человеком, которому доступны вещи куда более интимные, нежели её рогоносцу-супругу.

Тогда Дворовой ещё и подумать не мог, что очень скоро ему чуть ли не лично в руки будут переданы грязные свидетельства нечистоплотных похождений его шефини. И расскажет о них ему не секретарша Ася, прожигающая людей своими толстенными линзами очков, не завистницы Софьи Васильевны, шуршащие конфетными обёртками за плотными дверьми кабинетов департамента, и даже не мужики, дымящие на крыльце и закашливающиеся от сигаретной пыли в лёгких. Дворовой узнает об этом способом весьма причудливым, который кроме как неким таинственным вмешательством потусторонних сил, пожалуй, и не объяснишь.

В тот день за неимением поручений он отправился домой раньше обычного. Волоча по лестнице отвыкшие от активной ходьбы ноги, он с упоением ждал момента, когда рухнет на свой любимый, продавленный с одного края, диван и сделает глубокий затяжной глоток Баварского, купленного в пивнушке на углу соседнего дома. Лишь бы только эти прохиндеи-торгаши опять его не развели. И пиво, и Дворового.

– Вот так насрёт в подъезде кто-нибудь, и то вряд ли кто спохватится, – с тяжестью в голосе сказал мужчина, уже второй раз за день, натыкающийся на старый никому не нужный телевизор. Он стоял всё там же, где и восемью часами ранее. Если б не занятые пакетом руки, то так и быть – забрал бы себе, подумал Дворовой.

Квартира полнилась оранжевой – от вечернего майского солнца – тишиной. До пятого этажа изредка долетали смешки и визг особо импульсивных детей, а также ор их мамаш, без конца устанавливающих для своих отпрысков правила. То были звуки далеко не самые подходящие к холостяцкой Жориной трапезе. Других, однако, его типовая однушка в этот вечер почему-то не вырабатывала. Телевизор так больше и не включился.

– И гарантия уже истекла, – смиренно выдавив из себя эти слова, Жора взял пиво и отправился на балкон. Там картины хоть и не такие весёлые и не столь событиями блещут, как любимые его постыдные телепрограммы, но всё интереснее, чем одному в комнате горевать. Разглядывая изредка прокатывающихся по двору и вокруг него людей, Жора мысленно рисовал меж ними тонкие ниточки, как бы показывающие, кто из этих индивидуумов мог состоять в тайной друг с другом связи, кто их них воспитывает чужого ребёнка, и даже строил догадки, кто на кого зуб точит за старые обиды, а может и вовсе что-то недоброе уже совершить замыслил. Всё как в тех самых ток-шоу, что Дворовой спешно выключал каналы, когда захаживал к нему брат или золовка с племянником.

Высматривая, нет ли и в этот раз среди разгуливающих по улице людей его родственников, Дворовой заприметил другую знакомую фигуру. Она, может, и не привлекла бы к себе никакого внимания, но очень уж движения её были резкими и частыми. Дамочка, приближавшаяся к подъезду, всё оглядывалась, вероятно, нервничая. К соседнему подъезду, от того, в котором жил Дворовой. Женщина оглядела всё вокруг себя несколько раз, но забыла запрокинуть голову наверх, дабы проверить, не утаивает ли небо в себе шпионов. Жора же, оказавшись в этом порочном образе против своей воли, противился и тому, что видел он в эти секунды. Нет, и впрямь несложно было поверить, что женщина вроде Софьи Васильевны способна на интрижку. Сложно было поверить, что интрижку она могла завести с кем-то, живущим в обычной панельной хрущёвке на окраине города. Причин пребывания Софьи Васильевны здесь можно было напридумывать сколь угодно, но все они казались Дворовому неубедительными. Хотя и отвлекали его от болезненного осознания того, что женщина, о которой он втайне мечтал, находилась совсем уж рядом, но так и не могла принадлежать ему, даже отчасти.

Интересно, сколь же длинным был список её любовников прошлых, нынешних и будущих, думал Дворовой, невольно вспоминая пересуды коллег. Нет, они никогда не поднимали эту тему напрямую, вот так сходу. Они начинали с её новых украшений Софьи Васильевны, плавно переходя на распил городского бюджета, в чём, по их словам, имелось непосредственное участие её и главбуха Антона Игоревича, с которым та водила шуры-муры. А там уже всплывали и остальные персоны, в существование коих Жора отказывался верить, предпочитая объяснять всё завистливостью и глупостью людей. Теми качествами, которых сам до ужаса стыдился.

Стук в дверь, прорвавший вязкое полотно отрешенности, показался Дворовому несоизмеримо более громким, чем звучал всегда. Он откликнулся где-то у него в костях. Пробежал по их пористой полости, раздавшись неприятным резонансом по всему телу. Помешкав немного, Жора побежал к двери, озадаченный нежданным визитом.

Он никогда не включал в коридоре свет, заглядывая в глазок. В таком случае у того, кто находился по другую сторону двери, почти не было шансов распознать присутствия хозяина. Не сделал так он и на сей раз; и всё же, визитёры не отводили от двери взгляда, о чём-то перешёптываясь и, вероятно, живо себе воображая, как глаз Жорин всасывался в крошечное стеклянное окошко.