На каждом княжеском пиру или совете (а порой эти мероприятия совмещались) бояре рассаживались в порядке старшинства.

Но если князь считал, что кто-то достоин сесть ближе к нему, то он при всех выводил этого боярина из-за стола и указывал ему более почетное место. Этот своеобразный ритуал наглядно демонстрировал боярам кого и насколько князь ценит. Для отличившегося боярина, это было наградой, признанием его заслуг. Описание этого обычая сохранилось в былинах:

Обычным было постепенное продвижение боярина с дальних мест на ближние. И только за очень выдающиеся заслуги князь мог пересадить боярина с дальнего конца стола на ближайшее к себе место. При этом, естественно, те бояре, перед которыми новый любимец был посажен, оказывались на одно место дальше от князя. Такая система порождала у бояр стремление отличиться на княжеской службе, завоевав себе более высокое место. Ведь если какой-то боярин долгое время никак не проявлял себя перед князем и не удостаивался подобной милости, то он постепенно отодвигался на дальний конец стола.

Судя по свидетельствам былин, известного богатыря (боярина), пировавшего в княжьих палатах, сильнее всего могло обидеть-опечалить, если князь незаслуженно обходил его своим вниманием:

Незаслуженное, по мнению других бояр, возвышение одного из них считалось несправедливым, «не по правде». Для боярина Алексея Хвоста такая стремительная карьера, как мы помним, окончилась трагически.

Новый боярин, только что пришедший к князю на службу, обычно садился за дальний край стола. Для того чтобы заслужить близкое к князю место, были нужны годы верной службы и неоднократные достижения на этом поприще.

Уже к середине XIV века образовалось основное ядро московского боярства. К концу этого века его можно считать вполне сложившимся. Позже оно обрастает новыми наслоениями, но все пришедшие позже роды, за небольшими исключениями, уже не могут занять видного и прочного положения. Случаи отъездов и выездов, конечно, бывали, и некоторые из них отмечены в родословцах, но подавляющая часть бояр и слуг служили наследственно, из поколения в поколение. После смерти боярина, как правило, его старший сын наследовал должность и занимал его место за княжьим столом. Таким образом, почетное место постепенно становилось не только признанием заслуг конкретного боярина, но и констатацией заслуг всего его рода перед княжеской семьей. Эта наследственность в должностях к XVII веку и привела к вырождению боярской думы. Бояре стали больше заботиться о своем месте по роду, чем о государственной пользе.

Но в XIV–XV веках система местничества еще была очень эффективной.

Обособление боярского класса произошло в XIV веке не только в Московском, но и в других больших княжениях — в Тверском, Рязанском, Нижегородском и т. д. Московские бояре не отъезжают, потому что не желают утратить выгодного положения на службе у растущего Московского великого княжения, а боярам и слугам других княжений нет расчета пользоваться своим правом отъезда по той простой причине, что им нет почти никакой возможности занять в сплоченной среде московского боярства видное место.

К тому же местные бояре, оставшиеся верными своим князьям, тесно связывают свои служебные интересы с землевладельческими и редко решаются покидать своих князей и терять вследствие этого свои отчины. Так, тверские и рязанские бояре, судя по родословцам, поступили на службу московских государей только после ликвидации независимости соответствующих княжеств.

Для правильного понимания взаимоотношений в княжеских дворах Руси XIV века следует помнить, что весь аппарат княжеской власти основывался на личных отношениях князя к своим слугам, что идеи отечества, долга перед родиной, идеи гражданства и гражданских обязанностей были еще неизвестны. Зарождение этих идей становится заметным только в XVI веке. Без идеи родовой чести, без представлений и обычаев, сложившихся на почве наследственности службы, княжеская боярская администрация была бы не крепким аппаратом власти, каким она была в действительности, а сбродом случайных людей.

Ордынская «замятня» заставила русских князей самостоятельно заботиться об охране своих уделов, не рассчитывая на царскую помощь. В это время ханы Золотой Орды не в силах были обеспечить безопасность даже на Волжском торговом пути, хотя Волга была основной торговой артерией империи. Торговый путь по Волге был «курицей, несущей золотые яйца», поэтому в прежние времена нападение на купцов там каралось смертной казнью.

Но уже в 1360 году новгородские речные разбойники — ушкуйники с боями прошли по Волге до устья Камы, а потом взяли штурмом большой татарский город Жукотин. Захватив несметные богатства, они возвратились в Кострому, из которой, видимо, и начинали поход, и стали там «пропивать зипуны». Московские и нижегородские власти начали военные действия против ушкуйников, однако достичь успеха им не удалось. Ушкуйники не только отбились от регулярных княжеских войск, но и ограбили в отместку Нижний Новгород и Кострому.

В 1363 году ушкуйники вовсю гуляли по верховьям Оби на стыке границ Золотой Орды и Чагатайского Улуса. В 1366 году новгородские бояре, возглавившие ушкуйный поход, громили караваны между Нижним Новгородом и Казанью, ордынские войска опять оказались бессильными перед ушкуйниками, и хан Золотой Орды обратился за помощью к московскому князю Дмитрию Ивановичу. Дмитрий отправил грозную грамоту в Новгород. Новгородцы ответили, что, дескать, «ходили люди молодые на Волгу без нашего слова, но гостей (купцов) твоих не грабили, били только басурман». По мнению новгородцев, бить басурман было делом житейским.