– Ты в нее втрескался, да? – ухмыльнулся Ду. Уно напряженно глянул на соратника, но не нашел в его лице ни презрения, ни издевки.

– Не знаю... Помните ту зиму в Боснии, когда нас бросили на борьбу с гайдуками Драшича? Под Бихачем мы разгромили одну деревеньку...

– Мы тогда три десятка деревень разгромили, – буркнул Тэрцо. – Мало радости в такой войне... Даже находиться рядом противно, когда эти уроды режут, как скотину, мирных, ни в чем не повинных людей.

– Эти твои «неповинные люди» кормили гайдуков и наводили их на наши обозы, разъезды. Работать на зачистке мерзко, но это война. Единственный способ борьбы с партизанской войной – уничтожить материальную базу партизан, так, Ахмет?

– Так-то так, Саллах. Но они могли просто похватать этих жителей и отселить их куда-нибудь в глубь страны. Только это немного дороже, чем просто всех перебить. Мы участвовали в этих убийствах не потому, что иначе было нельзя, а потому, что кто-то наверху решил сэкономить пару тысяч цехинов. – Губы Уно исказила злая кривая усмешка.

– Так что там, в этой деревне, под Бихачем? – напомнил Тэрцо.

– Спаги поймали там одну девчонку, лет тринадцати. Она так визжала, так испугалась их...

– А, ты вон про что вспомнил, – улыбнулся Ду. – Да. Это был ловкий ход. У них был приказ всех перебить, а насиловать им никто приказа не давал. Хороший способ свести счеты с тем наглецом в синем кафтане. Да и капитану это однозначно показало, что лучше нас на такие операции не брать,

– Нет, – нахмурился Уно, – это потом я стал все рассчитывать по ходам. А сначала просто... Ну не мог я терпеть ТАКОЕ... А тот тип в синем был урод, каких земля носить не должна. И я благодарю Аллаха, что он дал мне возможность и повод... Но я не об этом сейчас.

– О чем же?

– Та девчонка... Я ее тогда отпустил.

– Отпустил? – У Ду удивленно вытянулось лицо. – Я думал, ты ее просто быстро того...

– Отпустил. Может быть, даже на свою беду. – Уно окончательно опустошил бутылку и бросил ее в придорожную канаву. – Я хорошо запомнил ее лицо. Та девочка... это наша Мария.

Ду удивленно присвистнул.

– М-да... – Тэрцо даже перестал на какое-то время жевать. – И какой мы делаем вывод?

– А черт его знает! Дай-ка лучше и мне мяса. А то аппетит разыгрался с вина.

– А она узнала тебя? – Ду тоже потянулся за едой.

– Нет... То есть она и не могла. У нее с памятью какая-то ерунда, – неохотно буркнул Уно. – Ладно. Прекратим-ка этот разговор. Зря я завел его. Нам все равно нужно ловить ее и этого Цебеша. Просто... не стреляйте по ней... без крайней нужды. Мне она живая нужна.

Ду и Тэрцо понимающе переглянулись и дружно кивнули. Сказать что-либо им помешали набитые рты.

– ...И вы, отец Скультетус, считаете все эти инсинуации безосновательными? – Фридрих Пятый, курфюрст империи, граф Пфальцский взял с подноса еще одну золотистую виноградину и, повертев ее в тонких ухоженных пальцах, отправил в рот.

– Абсолютно, сын мой... – Духовник графа изысканно поклонился ему. – До меня, конечно, доходят всякие сведения. Но одно я могу утверждать уверенно: чехи, в большинстве своем, истинные протестанты. Они ненавидят Папу, иезуитов и Фридриха Второго и, заметьте, уже осадили Вену. Было бы просто глупо упускать столь замечательный шанс. Единственный недостаток их в том, что чехи – неотесанные мужланы, не имеющие прочной привычки к порядку. Все эти их сеймы...

– Но их королем я собираюсь сделаться именно благодаря чешскому сейму, низложившему австрийца Фердинанда и рассматривающему теперь мою кандидатуру. – Изысканный французский и французская кухня придавали двору курфюрста неповторимый колорит, к которому, впрочем, все придворные давно уже привыкли.

– Господин граф, вам письмо. – Посыльный с поклоном передал Фридриху свиток.

– Новости из-под Вены?.. «Лично в руки». Почему эти мужланы пишут мне на немецком? Язык дипломатической переписки – латынь, а для личной переписки лучше французского... – Пфальцграф на несколько секунд замолк, изучая письмо. Лицо его, выражавшее сперва лишь скучающее любопытство, исказила маска возмущения и гнева. – Какое нахальство! «Мистический дар... к хозяйке трактира „Шпиль“ фрау Кларе Зибель»! – Губы графа капризно дернулись, и он, скомкав пергамент, бросил его на пол. – Дьявол!.. Он что же, решил, что я все брошу и отправлюсь в Зальцбург слушать его мистические бредни? А потом его золотом осыплю?.. Попрошу впредь, отец Скультетус, оградить меня от назойливых домогательств подобных шарлатанов.

«Дорогая Венченца! Срочные дела, свалившиеся на меня вдруг, как снег на голову, вынуждают уехать не попрощавшись. Впрочем, я постараюсь вернуться не позднее чем через месяц. Если же что произойдет со мной, то мы уже говорили с тобой об этом, и ты знаешь, что следует предпринять. Люблю. Целую. Вечно твой Антонио».

Оставив это письмо в дупле высохшего дерева, под сенью которого они обычно встречались, Антонио взобрался в седло, глубоко вздохнул и дал коню шпоры. Он очень торопился на север, туда, где скоро, как он думал, решится судьба всего человечества.