Осталось обнаружить требуемый модуль и определить ссылки на него от других модулей. Поэтично выражаясь (а закат к этому располагал) это и были те самые нити, которые держали душу робота над этой грешной землёй. Схема в моей любимой программе-отладчике представляла собой набор белых квадратиков на синем фоне. Ссылки изображались тонкими белыми линиями, протянутыми от квадратика к квадратику. Выглядела схема обыденно. Быть может, робот и был психопатом, но отладчик изображал на экране нормальную жизнь нормальных программных объектов. Один вызывал другой, создавал третий, передавал переменные четвёртому, резервировал память для пятого и так далее. Как мирные овечки на зелёной лужайке. Робот вежливо говорил, Ричард ему спокойно отвечал.

На синем фоне рисовались белые линии.

Вдруг робот резко замолчал и посмотрел на нас.

Мы с Джорджио оторвали носы от монитора и посмотрели на него. Робот улыбнулся. Ричард переводил взгляд с робота на нас – всё более и более растерянно. Растерянность переползла, видимо, и на наши лица. Робот улыбнулся ещё чуточку хитрее и посмотрел на наш с Джорджио монитор.

Мы с Джорджио тоже перевели взгляды обратно на монитор, но теперь уже не прижимаясь носом к изображению, а оглядев всю схему целиком.

Белые линии на синем фоне образовывали надпись «FUCK YOU».

Робот сел на велосипед и укатил.

Джорджио сидел на асфальте, смотрел перед собой и теребил травинку. Риччи стоял с сосредоточенным и углублённым видом человека, который обнаружил у себя во рту новую пломбу.

– Но как? – сказал Джорджио. – Интеллект, который осознаёт, что он в дебаггере?

– Это всего лишь программа, – сказал я. – На этом строили защиту от взлома ещё во времена гибких дисков. Проверить как она выполняется – в дебаггере или нет – программа может запросто. Ещё проще вывести в этом случае грубое сообщение на экран. Правда, я ещё не видел, чтобы программа перед этим водила за нос трёх человек. Но…

Джорджио выматерился по-итальянски, как будто думал, что я его не пойму.

– Вас русских вообще что-нибудь удивляет?

– Да. Нас русских удивляет, зачем вы итальянцы вообще дали этому коду такую свободу поведения.

Джорджио встал с дороги и приосанился.

– Мы делали очень сложный софт, сеньоре. Программа, имитирующая сумасшествие, это нечто сложное. Нам часто приходилось обходить типовые ограничения операционной системы, – начал было Джорджио, но опять был придавлен взглядом Риччи. У обычно сдержанных людей есть одно свойство: когда они по-настоящему в бешенстве, то страшно становится всем.

– Этому вашему Пиноккио осталось ехать всего несколько десятков миль. – сказал Риччи, продолжая буравить взглядом техника, – Мы надеемся, что у него закончится батарея. Он, правда, не дурак, может где-нибудь подзарядиться. У нас такой возможности нет. Пока оно отдыхает, мы будем искать способ выключить это, не прибегая к насилию.

– А если не найдём? – спросил Джорджио.

– Прибегнем к насилию, – ответил Риччи, – например, заставим вас, Джорджио, связать руки вашему robotino и выдернуть предохранитель у него на спине.

– Это незаконно! – возмутился Джорджио.

– Разрешите вам напомнить, создавать его тоже было незаконным, – заметил Риччи металлическим тоном.

– Мистер Джеймс шутит, – успокоил я Джорджио. – Это национальная черта англичан: шутить с серьёзным видом.

– Оу, правда ли это? – поднял брови Риччи.

Я потерял терпение. Пока мы жонглируем шуточками, пытаясь сохранить лицо, эта машина разгуливает где-то с самодовольной ухмылкой. Я чувствовал, что отключить её на самом деле не сложнее, чем собрать кубик Рубика, при условии, что кубик не будет сопротивляться.

– Всё, я забираю Джорджио, – сказал я, – он нужен мне для анализа данных.

– У нас есть что анализировать?

– Мы изучим то, что удалось выкачать из головы robotino во время отладки.

– Что ж. Желаю вам приятной… приятного…

– Погружения в неопрятно написанный код робота-психопата? Благодарю вас, сэр.

Ричард поправил очки и только потом ответил:

– Сарказм это юмор. Юмор это хорошо. Он нам всем ещё понадобится.

Ближе к середине ночи, однако, юмор у меня иссяк. От Джорджио не было толку. От монитора болели глаза. От постоянного бубнения какого-то итальянца, отиравшегося возле машины, болела голова.

Кто были все эти итальянцы, Ричард просил меня не уточнять. Я и не горел желанием. Психиатры помешаны на конфиденциальности. Психиатры, которые вдруг решились на полузаконные эксперименты, наверное, ещё меньше хотят лишних вопросов. Какую роль во всём этом играл робопсихолог Ричард, я тоже пока не спрашивал. Мне было достаточно, что его слушались все окружающие.

Кроме робота, конечно.

Я выпрыгнул с заднего сидения внедорожника, расправляя затёкшую спину.

– О-ох, – сказал я. – Как там эта поговорочка, Рич? Мария, Иосиф… и овечка?