Жмотом они называли между собой Чавдо Мулмонга – чтобы никаких зацепок, если кто-нибудь услышит их разговоры.

– Что-то другое…

– Щас я помои-то на головы выплесну! – донесся с балкончика наверху азартный старушечий голос. – Неча тут стоять да высматривать, а ну-ка, проходите мимо! Уже пошла за помоями!

Они двинулись дальше.

– А то ходят тут, шелопуты, чего бы стащить! Видали мы таких… – неслось им вслед, пока не завернули за угол.

Так называемая Энга стояла возле ограды заброшенной мануфактуры – стройный силуэт на фоне обветшалой кирпичной стены, как будто в линялый гобелен вонзили кинжал.

– Сколько я должна вас ждать?! – измененный зельем голос звучал томно и недовольно.

– Простите, госпожа, не сразу нашел улицу, – степенно извинился Кемурт.

В буром парике с проседью и с приклеенными усами он выглядел лет на двадцать старше. Хантре с потертым бартогским чемоданчиком для инструментов держался у него за спиной.

– Я плачу не за ожидание, – надменно скривилась «дама». – Ну, пошли, Купрехт или как вас там…

По сегодняшней легенде, госпожа хотела купить недорогой старый дом – в хорошем состоянии, чтобы сэкономить на ремонте, и наняла сведущего в таких делах мастера.

Они отправились бродить по Треуголью, якобы высматривая в окнах дощечки с надписью «продается». Шнырь тоже был здесь – прятался на изнанке тесно стоявших домов, проворно шмыгал через открытые участки.

А дощечек ни одной не осталось: то ли недвижимость этого местечка внезапно начала пользоваться бешеным спросом, то ли Ложа все что есть выкупила или арендовала.

«Мастер» критически высказывался о здешних постройках – с видом знатока, набивая себе цену – и советовал присмотреть дом в другом районе. Госпожа была не в духе, задавала вопросы и тут же раздраженно обрывала его, не дослушав. Бессловесный работник-суриец покорно тащился за ними с чемоданчиком.

Уведенные из Королевского банка деньги и ценности сюда привезли, но отсюда не увозили. Шнырь уже облазил все подвалы и всю изнанку здешних домов. Канализационные туннели и расположенные ниже катакомбы тоже проверили, как и заколоченные корпуса мармеладной мануфактуры. Что же ускользнуло от их внимания?

Если увидеть предмет поисков никак не получается – значит, он лежит не на виду… Надо просто-напросто додуматься до того же, до чего додумался Мулмонг. Возможно, способности видящего тут бесполезны, и они с Орвехтом на равных.

Ставка в этой игре непомерно высокая. Такая, что если проиграешь, впору дальше не жить.

Ставка – Сираф со всем его населением.

Изможденные лица. Обмазанные глиной хижины-плетенки, на каждой табличка с номером: для удобства надсмотрщиков все работоспособные жители деревни переписаны. Кое-где торчат ветхие деревянные скульптуры, серые, тронутые гнилью, с остатками тончайшей резьбы – уцелели с тех времен, когда сирафцы принадлежали сами себе. Хромая старая шаманка, одетая в латаную рвань. Спина ее кособокого соседа – в рубцах, струпьях, гноящихся язвах, здесь это сплошь и рядом.

А вокруг тихо покачиваются розоватые метелки цветущего тростника, в зарослях полыни стрекочут цикады. Сираф – красивая страна, но Хантре эту красоту едва заметил. Когда пришли в деревню, его охватил озноб: как будто с головой стоишь в мутной воде, и вокруг людей плавают или неподвижно висят какие-то ошметки – только это не грязь, что-то другое. У «воды» привкус боли. Хотя эту среду неправильно сравнивать с водой, она больше похожа на вязкое желе, которое сковывает движения, давит на грудь и на горло. Захочешь убежать – не отпустит: каждый, кто здесь рожден, навеки пойман.

Он попытался разобраться, что за «ошметки» преследуют жителей деревни: и раньше порой видел нечто подобное, но не в такой концентрации. Туманные нечеткие слепки небольших предметов, абстрактные узоры… Или все-таки не абстрактные, каждый из них обладает смыслом… У старой резчицы, у ее соседа и еще у некоторых такого ореола не было – в чем разница между ними и остальными?

Вскоре понял, в чем: у тех, кто слишком искалечен, чтобы работать на плантациях, есть время на творчество, а у тех, кто от рассвета до заката гнет спину на «просвещенных» хозяев, сил для этого не остается. То, что они могли бы создавать, так и маячит на расстоянии вытянутой руки, не воплощаясь, но и не рассеиваясь. Произведения искусства, которым не суждено преодолеть границу между замыслом и его осуществлением – словно полуживые медузы в плену у прибоя. Нельзя сказать, что это исключительная особенность Сирафа, но здесь этого в разы больше, чем где бы то ни было, как лапши в супе.

Он с трудом вынырнул из «желе» и вернулся в состояние обычного человеческого восприятия.

Вдали, на фоне орхидейно-роскошного тропического заката, белели ларвезийские дома с портиками и колоннами, и с той же стороны доносились протяжные истошные крики – кого-то из рабов подвергали экзекуции. В деревне к такому привыкли, а у Хантре с Тейзургом чуть не дошло до драки.

Тейзург его туда не пустил: открыл Врата, и они, сцепившись, провалились в Хиалу, где на них сразу налетел лысый демон с бледным ликом плачущего шута и розовым перепончатым «воротником» – то ли они его потревожили, то ли он проходил мимо и захотел принять участие в потасовке. Когда его отшвырнули, он поглядел на них, понял, на кого нарвался, и поспешил исчезнуть.