– Но у меня же высшее педагогическое образование… Зачем мне еще учиться? Я год работала в детском саду, знаю программы и методы формирования сознания личности в виде бесед, лекций и разъяснений. Я играю весь музыкальный репертуар для дошкольников: детский альбом Чайковского, «Сказки венского леса» и польки Шостаковича.

– Девушка, не морочьте голову. При чем здесь ваш Глинка? У нас такой порядок, и учатся все: и бухгалтера, и стюардессы, и продавцы галантереи.

Потом она отвлеклась, зашуршала бумагами и стала монотонно зачитывать:

– Мы предлагаем специально разработанные курсы, благодаря которым вы сможете успешно работать в семье. Вы изучите семейный этикет, героическую и этнопедагогику, сказкотерапию, психофизическую гимнастику, жанры живописи и многое другое…

Но Ольга уже повесила трубку. Она звонила с уличного телефона-автомата, синего, как помойное ведро, и стыдилась своего акцента и внешнего вида. Ей казалось, что всем есть до нее дело. Что горожане смотрят, посмеиваются, считают недотепой и провинциальной дурочкой. Поэтому вся надежда была на последнюю фирму.

Она зашла и смутилась. За столом сидела ухоженная девушка в деловом костюме цвета домовой мыши и с огромной копной плохо расчесанных волос. Ее взгляд был прохладным, высокомерным и пренебрежительным. Стройные чулочные ноги, туфли с конусовидными каблуками и влитая юбка говорили о стиле, и Ольге стало неудобно за свою юбку-резинку и целлофановый пакет вместо изящной женской сумочки. Со всех сторон напирали оливковые стены, стеклянный стол, напоминающий лед деревенского озера, женские журналы и деревянные игрушки Марии Монтессори.

– Здравствуйте. Я вам звонила сегодня по поводу работы гувернанткой.

Голос нервно визгнул и повис, как на волоске. После него осталось только неприличное плямканье да шелест обветренных губ. Ей указали на стул и дали заполнять анкету. Диплом с отличием девушка брезгливо повертела в руках, как фантик от конфеты из нута, и попросила написать конспекты по развитию речи, логике и рисованию. Ольга чуть не перепутала виды аппликаций в подготовительной группе.

– Что вы будете делать, если ребенок откажется идти на прогулку?

– Я спрячу во дворе клад, и мы выйдем, чтобы его отыскать.

– А если плюнет вам в суп?

– Я не стану его есть.

– Пальчиковая гимнастика.

– Шар надутый две подружки вырывали друг у дружки, весь перецарапали…

– Достаточно. Ваша реакция на воровство повара.

– Я не знаю.

– Вы заметили, что домработница душится хозяйскими духами.

– Я не знаю. Это не мое дело.

– Вы заходите в комнату, а там хозяева занимаются любовью…

Ольга покраснела и почувствовала, как из-под мышек брызнул горячий пот, словно из садовой лейки:

– Извинюсь и выйду.

– Ребенок упал и разбил лоб.

– Я обработаю рану перекисью, а потом зеленкой.

Хладнокровная девушка осталась недовольной. Она небрежно записывала ответы в новую тетрадь и ставила галочки в виде чаек. Потом подхватилась, выбежала в коридор покурить, прихватив кукольную чашечку кофе, а когда вернулась, пахла сквозняком, коридорной сыростью и яблочным кальяном. А еще у нее посинела кожа, как у больного пороком сердца.

– Вот что я вам скажу, – она откашлялась и стала совсем некрасивой. – Теоретическая база есть, но вы совсем ничего не понимаете. Не разделяете детсад и семью, а здесь свои тонкости и своя специфика. Я предлагаю пройти двухнедельное обучение для того, чтобы хоть немного вас натаскать и добавить гибкости. Потом мы организуем десять собеседований с клиентом и, если вас не выберут либо не пройдете испытательный срок – значит, профнепригодны и не сможете работать в этой сфере. В этом случае мы расстаемся.

– Сколько стоят курсы?

– У нас еще действуют летние скидки, так что всего пятьдесят долларов.

Ольга кивнула, промолчав, что это все ее деньги.

– В таком случае приходите через неделю, ближе к девяти.

И указала глазами на дверь.

Неделя пролетела незаметно. Все это время Ольга подрабатывала официанткой в дорожном кафе. В глупом ажурном переднике, на груди которого к концу смены проступали помидорные и желтковые пятна. На летней площадке разило бензином, пережженным кофе, черствыми сэндвичами, разовой посудой и дешевой водкой. Подошвы к концу дня пекли так, что, казалось, их обильно натерли мазью из красного перца. Но зато она зарабатывала по три доллара за смену, и их хватало на батон, морковь по-корейски и любимые пирожные «Картошка». А то, что оставалось, откладывала на пудру, стесняясь своих оранжевых веснушек, напоминающих горки куркумы.

В группе их было десять. Две опытные воспитательницы в гольфах и одинаковых серых юбках ниже колена, несколько патронажных медсестер с выбеленными дезинфекторами ладонями, несколько школьных учителей и семнадцатилетняя девочка, в совершенстве владеющая английским языком. Они занимались при открытым окне и отвлекались на густой бисерный дождь, хруст несъедобных каштанов и хриплые команды оператора. Каждый час объявлялся перерыв, и Эльвира Марковна уходила курить, а потом возвращалась и заново подводила губы морковной помадой, захватывая заодно и два передних зуба. Она была невозмутимой, властной и пахла кошками. Жила одна, управляла агентством, наряжалась в цветочные плащи и колготки со швом, подбивала светлые волосы, как шерсть для пряжи, и много курила. А еще рассказывала о том, что «подобное притягивает подобное», и какими мы являемся – в такую семью и попадем. Дальше речь заходила о принятии денег, и она повторяла фразу: «Разрешите себе, наконец, большую сумму. Пока вы ее отрицаете, считаете, что это много или не для вас – она к вам не придет». А будущие гувернантки, прикрывая руками затяжки и подбирая провисшие ягодицы, переглядывались, подмигивали друг другу, а потом громко хохотали в коридоре, не понимая, откуда могут взяться деньги, если их нет, не было и не будет никогда. А еще директриса заставляла подходить к зеркалу, внимательно себя рассматривать и громко отмечать удачные черты. Таким образом, она пыталась поднять женщинам самооценку. Ольга стояла перед зеркалом-псише, подтягивала рукава потертого свитера, прятала верхние, чуть кривоватые зубы и пыталась похвалить свои серые водянистые глаза и светлые, ни разу не крашеные волосы. После таких упражнений хотелось поскорее добраться домой, сорвать с себя дешевую синтетическую одежду, разбрасывающую искры в темноте, и лечь в постель, укрывшись одеялом с головой. Спрятаться от самой себя и от своей унизительной бедности. А еще лучше вернуться в село, где все равны и непритязательны: пекут коржи на сыворотке к Маковею, целуют на утренней службе Великой Субботы плащаницу и носят одинаковые черные туфли на мужских кирпичных каблуках.