– Какое?

– Их много. Неважно. Но ты человек, который может стать видящим. Если учить видеть.

– Что значит видящий?

– Прошедший путь воина. Как я. Или как тот, который тут был.

– Шаман?

– Я же сказал – я охотник. И я воин. И я видящий. А ты уже встал на путь воина – сам, без помощи благодетеля. Что большая редкость, вообще-то. Но в твоем случае главное не это.

– А что?

Не вставая, старик коснулся груди юноши. Тому показалось, что при этом рука индейца фантастическим образом вытянулась.

– Сейчас – вот этот знак.

Палец дона Хуана касался крестика на Женькиной груди. Кромлех считал себя атеистом и с детства не был в церкви. Но крестик надела ему мать, и он отказывался его снимать, даже после нескольких проработок по комсомольской линии. Он был настолько упрям, что активисты перестали на него давить и оставили в покое. Впрочем, скорее всего, сказалось тайное покровительство Большого дома, о котором Евгений еще не догадывался.

– Мой путь знания был искажен людьми с этим знаком, – заговорил дон Хуан.

Его голос, до сих пор то звеневший, как ручеек, то четко клацающий, словно счеты, заскрежетал, стал неприятен и тягуч. Так хрустят вырываемые из десны гнилые корни зубов.

Облачко, на котором были записаны его слова, окрасилось тяжелым багрянцем.

– Эти люди прервали мою традицию знания, – голос индейца был равнодушен, но Евгений нутром понимал, что тот очень зол. – Они истребили тогдашних видящих, которые считали себя настолько сильными, что не боялись никого.

Его слова горели в воздухе мрачным пламенем.

– Если они были такими могучими, как же тогда их истребили? – вопрос напрашивался сам собой.

– На людей креста почти не действовала магия. Они жили в другой реальности – ответил индеец.

– Ты говоришь о конкистадорах? – уточнил Евгений.

Дон Хуан помотал головой.

– Забудь ты, чему тебя учили. Записанное в ваших книгах о том времени – совсем не то, что было на самом деле.

– А ты, выходит, знаешь лучше? – Евгений сделал еще одно открытые: в этой ситуации он был способен на иронию.

Но индейца она не проняла.

– Конечно, – пожал он плечами. – Я сам тольтек, и встречался с древними видящими.

Кромлех не нашелся, что ответить. Ну, разве что выразить удивление, что индеец имеет претензию принадлежать к цивилизации именно тольтеков. А не миштеков, сапотеков, ацтеков. К тем же майя, в конце концов… Да какая, собственно, разница, пусть будет, кем хочет, все равно он мухоморная галлюцинация!

Но дон Хуан, казалось, увидел его мысли.

– Ты не понимаешь. Сказать, что я «тольтек», все равно что сказать, что ты… кто ты там?

Он пристально поглядел на Евгения.

– Ну да, «студент-историк». Это то, кем ты являешься в мире. А тольтеки – линия видящих, к которой я принадлежу. И будешь принадлежать ты. Впрочем, по крови я все же потомок тех тольтеков, про которых ты подумал.

– Как это «буду принадлежать»? – заинтересовался Евгений.

– Когда станешь моим учеником и назовешь меня благодетелем, – мягко улыбаясь, произнес дон Хуан.

Вылетающие из его рта слова снова заманчиво искрились.

– Зачем? – Евгению действительно было любопытно.

– Потому что сам знаешь, что так правильно, – убежденно сказал дон Хуан. – И потому что возможность видеть, которая у тебя была от рождения, подтолкнул удар, который ты получил в детстве. Эта была та самая точка невозврата, на которой мир схватил тебя и повлек по предначертанному тебе пути.

Евгений и сам всегда чувствовал нечто подобное, но тут заупрямился.

– Мир тут не причем!

– Причем, причем, – хихикнул индеец. – Он поставил тебя на путь, а ты понял, что у этого пути есть сердце.

– Что-что?

– Любой путь – лишь один из тысяч, – пояснил дон Хуан. – Но воин выбирает только путь с сердцем. А ты воин. Вернее, можешь им стать.

– Предположим, я уже выбрал свой путь, – заметил Кромлех.

Дон Хуан замотал головой.

– Ты про записи моих предков, которые хочешь читать? – спросил он с некоторым презрением. – Они совершенно не важны. Знание записать невозможно. Зафиксированное знание обращается в свою противоположность. Все, что ты хочешь узнать о тех людях, расскажу тебе я. Или они сами…