– Ну почему не получатца-то?! – в сердцах хлопал себя по толстым ляжкам Буренков. – Пошто сразу «мерин»? – Обиды Буренкова, как тараканы по полке, бегали по душе.

– По кочану! – передразнивал его скуластый, с рысьими татарскими глазами Марат. – Потому бестолковый ты, дубина. Во как надо! – снова показывал он, уверенно вкладывая очередную часть в принадлежащее ей место. – Я вон с детства анетес имел к военному делу, – под сдержанные смешки Черёмы и Куца, тыкал пальцем в свои бледные рытвины и царапины на лице сержант. – Пушку из железной трубы мастрячил на берегу Юрузани. Ага! Разорвало её суку, трубу-то карбидом, – пришлось пострадать. Зато теперича способности проявляю.

– Да…ладно? – недоверчиво протянул Буренков.

– Контру прикрой! Тепло не трать! – вытирая о ветошь жирные от смазки пальцы, цыкнул Суфьяныч. – Не май месяц…

– Опять не так! Не засоватца холера! Зачем…не знаю!

– Ишак ты, ишак! На весь батальон Танкаева один ты такой! – чертыхался Нурмухамедов. – Погубишь ведь, вражина, матёрым болванством своим…

– На редкость бестолков, – тихо соглашался сдержанный Черёмушкин.

– Оцет оби нэ сало хавать! – фыркал Санько Куц, и все беззлобно посмеивались.

Один Буренков, крепче наливаясь жаром, раздражённо канючил:

– Эх, вы однополчане…Надо товарищу показывать, а не зубы скалить…смеётесь, окаяхи, а дело стоит! Товарищ старший сержант, уйми своих колотушников или гони их к чертям! Не ровён час фрицы попрут, а им – смешки! – по бабьи высоко верещал он, размахивая пухлыми, сдобными кулаками.

– Верно понимаешь фронтовую обстановку, Буренков. Хвалю! Сознательный боец, – хватко поддерживал его Марат. «По-ка-зы-вать» им сволочам надо! Ты у нас славный воин, вот и покажи…У тебя ещё всё спереди.

– Аха-ха-аа! Усё спереди!..

– Охо-хо-о!! – брызгая слюной и слезами, потешались пулемётчики.

– Злой ты татарин Суфьяныч, даром чо земеляки. Одне у тебя жабы, а не слова: «сволочь», «подлец», «в расход», «провокация», «контра», « к стенке»…

– Эй, эй, погодь тарахтеть, Григоричь! Калмык да татарин от веку первые люди в стпи…Ты, дядька, не шути так…Слыхал поди ж то: «Добро должно быть с кулаками»? Вижу не слыхал. Оно понятно: два класса образования и колидор…Где уж тут! А ещё «дегтярь» ему подай герою. Эта штука, брат, – старший сержант кивнул, на стоявший в бойнице на откидных стальных «сошках» ДП, – посложней «максимки» будет. В евоном диске 47 смертей, как с куста…и скорострельность будь-будь – 550 выстрелов в минуту, а ты мычишь, Григорич…Вот ты, пузан, всё на мои лычки косишься, покою оне тебе не дают. Что ж, понимаю. Начальству ты и на гражданке в рот смотрел…Но с каких пеньков, ты в командиры метишь? Коли из тебя солдат, как из дерьма пуля?

– У-ха-ха-а!!

Буренков совсем стал, как спелая ягода, поджал губы, накипел обидой. Отшатнулся от ненавистного пулемёта, сгробастал привычную трёхлинейку, буркнул под нос:

– Иш-ша поглядим чья возьмёт. – Встретился с песочно-зелёными рысьими глазами Суфьяныча и безнадёжно махнул рукой, словно сказал: «Ну, доволен, пересмешник-шайтан? Завёл свою грёбанную шарманку. Что на селе был, как слепень кусучий… Что на фронте такой же едучий паут…А ещё земляк…Ежли с подначки да с крика начинать…Тады и заканчивать надо пальбой».

– Не горюй, Григорич, – -Марат похлопал по стволу пулемёта. – Мы ещё повоюем с тобой! После Победы ещё потрясём чубами. Ну куда ты, Буренков? Отставить! Пригнись дура! Ты сейчас для снайпера лучший приз. Разные выкаблучивания, выкрутасы ваши – хлеб с маслом для него! Бац в чан… и ау…

И то верно! В дневных боях первые помощники смерти – снайперы. За всё время боёв в Сталинграде эта дуэль между ними была самой долгой. Снайперы с той и другой стороны находили цели с бесовской зоркостью и мстили с беспощадной свирепостью. Обиды рядового Буренкова были едва не прекращены снайпером, когда Григорич в сердцах забросил на плечо обшарпанную винтовку. Пуля тирком цвиркнула по каске, оставив жирный зигзаг, оглушила толстяка.

– Вот гад! Пасёт нас, как телков. И ответку ему любовную не пошлёшь… – процедил сквозь зубы Суфьяныч, откинувшись спиной вместе с другими на сучковатый горбыль опалубки. – Чую…щёлкнет в два счёта, только башку закажи. Кирдык, братцы.

– Может, каской на палке…сбить его с толку?

– Думаешь немец…тупей тебя, Черёма? Эту наживку фриц давно высрал. Не-ет, на мякине его не проведёшь. Учёный сука.

– Перекурить бы это дело, товарищ сержант…

– Так! – рявкнул Нурмухамедов. – Кто закурит, навечно оставлю здесь. И точка, без предисловий. Сидеть на жопе ровно. Всем ясно?

– Так точно!

Переждали ещё пять минут – тишина.

– Может, переместился падла, сменил позицию? – неудержался Григорич.

– Может быть, – зыркая по сторонам, хмыкнул Марат. – А, может, выжидает…Когда ты ему, Петя, своё мурло снова покажешь. Ладныть, делать нечего, – сержант, пригибая голову, ловко поднялся. – Санько!

– Я-у!

– Давайте с Черёмой справьте покуда зевлоротого на место. – Он указал на собранный пулемёт. – Черёма, ленты не перекрути…Раз-два взяли, и с песнями…