Юрген Ханс не стесняясь в выборе слов, (благо рычал танковый двигатель) обложил руганью важного представителя аппарата главного гауляйтера Германии Иозефа Геббельса. Прилетевший со своей ретивой пропагандистской сворот, генерал Ханньо Хассе – бритвоглазый, кровожадный палач от идеологии, по прозвищу Ядовитая Змея, был красноречив и придирчив к боевым офицерам; высоколобый и респектабельный, чинный в движениях, он при этом в мгновение ока преображался, как учуявший дичь охотничий пёс. Делал стойку, показывал хищный оскал и «готов был рыть, любой глубины и сложности сурчиные норы», вразумлять и карать «оступившихся»…Словом полностью состоял из деталей и шестерёнок Третьего Рейха, с мозгами проштампованными в Рейхсканцелярии, а соответственно был обречён отстаивать нацистские ценности, свастико-факельную мечту о новом Мировом порядке Тысячелетнего Рейха.

Унтерштумфюрера СС Юргена Ханса он отчитал, как мальчишку. Взрыв негодования у столичного генерала вызывало банальное отсутствие у того чёрного форменного галстука.

– Тысяча залпов чертей! Почему вы, боевой офицер СС!..и без галстука? Молчать! Неудивительно, что мне постоянно приходиться кого-то отчитывать, если такие, как вы…подаёте плохой пример. Молча-ать! Две тысячи залпов чертей! Откуда, я вас спрашиваю, возьмётся уважение к нам армии-победителей…Если мы позволяем себе, чёрт побери, так выглядеть! Это позор, упадничество унтерштурмфюрер! И я буду категоричен в разговоре с вашим начальством!

Правды ради, следует заметить: Юрген Ханс действительно носил лишь чёрные кашне. Это устраивало фон Дитца, но взбесило генерала Ханнью Хассе. Его речь клокотала гневом, однако Юрген, человек неробкого десятка, никогда не имел в батальоне амплуа смиренного труса. Он был храбрый, решительный боевой командир танковой роты, не раз смотревший смерти в глаза. И потому дал твёрдый ответ:

– Если уважение ко мне подчинённых, гер генерал, целиком зависит от того, есть ли на мне в бою галстук, то значит, со мной что-то неладно. Либо я идиот, либо…

– Молча-а-ать! – налившись дурной кровью, топай ногой Хассе. – Три тысячи залпов чертей! Я буду разговаривать с тобой мерзавец…Тебе бы, прежде чем открывать клюв, стоило знать, о моём личном знакомстве с шефом РСХА обергруппенфюрером СС Гейдрихом. Прочь с моих глаз!..

– Вон он, змей! В окружении своих гадюк…Продувает уши нашей мундирной силе. – Ханс повернулся в сторону плаца. Там, среди развалин и обгоревших строений, теперь стояло строгое каре их трёх батальонов 305-й пехотной дивизии, в центре которого, на массивной башне танка PzVAusf.E, как на утёсе, стоял генерал Ханньо Хассе с воинственно поднятой рукой. Его речь была надсадной и рваной, как цепной лай сторожевого пса.

– Ренер! Глуши мотор! Ни черта не слышно!

– Яволь, унтерштумфюрер.

Механик живо исполнил приказ. Привычно вскочил на борт танка, опёрся плечом на длинный башенный ствол.

* * *

– Товарищ Суфьяныч! Оно! Опять ползёт сюды кто-то т не один!

– Не ори! Мордует тебя шайтан!

Возбуждённо блестя глазами, все разом ринулись к брустверу, пальцы легли на спусковые крючки и гашетки.

…Марат почуял, как сорвавшись, резко, с перебоем бухнуло по рёбрам сердце…В нём вдруг полынным кустом выросло смутное, равносильное страху беспокойство. Но он привычно срубил его под корень, хватая глазами развалины, пустыри, перекрёстки, боднул вопросом Григорича:

– Ну, где-е? Кто-о ползёт, ботало! Ты меня и за столом, и в окопе срамишь, перед боевыми товарищами. Видано ли дело: предпочитать водке-пиво, а пиву-воду? Э-эх, нет в тебе куража, Петя. Живёшь, как жук в навозной куче. А ты, Черёма, вишь чо?

– Никак нет, товарищ старший сержант! – встревоженно вертя головой, откликнулся тот. – Похоже, немцы дымовую завесу устроили, чтоб ни наши снайпера…Ни артиллерия, значит, не накрыла их…

– Ты дуру то не трепи! Эт козе понятно, Черёмушкин. А ты, Санько, видишь? – беспокойно переспросил он.

– Ни ма…тильки дымовина, товарищ старший сержант. Чую непорядок трошки…Трэбэ начальству добалакать, як?

– Твою мать!.. – процедил сквозь зубы Марат, давясь напряжением буркнул под нос. – Хороший ты мужик, Куц. Прям, как пирог с дерьмом. Худая у тебя начинка, тильки сало жрать – джигит. – И уже в голос съязвил в адрес немцев. – Устроили крысёныши себе занавес с буфетом. У них, буржуйских сук сейчас завтрак, по расписанию. Конфетки-печеньки с какавом кушать изволят…

Ё-моё…дыму и впрямь-вешайся! Ну, эт тоже не худо, земляк. Стал быть и немчура наших не видит. Так нет?

– Так точно. С дымом-то слобонее. Это значит одно, – Нурмухамедов посуровел взглядом, – глядеть в оба!

Он не успел договорить, как вздрогнул будто пришпоренный: из косматых, слоистых дымов, совсем рядом показалась сразу дюжина касок! Закопчёные перекошенный лица, влажные оскалы зубов!

– Не стреляй, свои! Не видишь…в рот те в душу!

Первый махнул белым лоскутом над каской, узрев направленный на него чёрный глаз пулемёта.

– Свои, братцы! – гаркнули слева.

– Отставить огонь! – запоздало приказал Нурмухамедов.