– Не трогай меня, я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Как и все вы!

В глазах моего оппонента, буду так выражаться, появились несвойственные огоньки. Такие холодные и отчужденные, губы сжались в тонкую и белую полоску. Словно их не было. Они были очерчены простым карандашом и нарисованы масляными или же другими профессиональными красками, а потом… художнику не понравилось собственное творение, и он стёр. Размазав все однотонной белой краской испортив полотно с прекрасным лицом.

– Я тебе плохое когда-нибудь делал? – холодный и отчуждённый вопрос и яростный взгляд прямо в мою душу.

– Да, – чувствую, как в моей груди начинают рвать и метать. Комок появляется в горле и мне трудно выговаривать то, о чем я думаю. – Я знаю то, что ты в сговоре с Ирмой и Эллой, моими соседками по комнате. Они придумали задание в игре – «Правда или Действие», – где я должна потерять свою девственность на воле с первым попавшимся мужчиной. Этот мужчина оказался знакомым Ирмы…

– Замолчи, – тихое, затем громче, – замолчи!

Вода налилась, выключив кран, вернулись ко мне. Сев на корточки, забрав мои ладони в свои, чуть сжав, внимательно заглядывая в глаза, прожигая одним лишь своим гневом дырку в груди, заставляя чувствовать себя маленьким ребенком, нашкодившим и получавшим за все хорошее наказание виде серьезного разговора:

– Нет, я не знал, что вы три дуры играли в эту чёртову игру – «Правда или Действие», – где тебе задали задание, основывающееся на разрыве чужим хуем твоей целки. И да, врать не буду и скрывать тоже в том, что я действительно, после данного тебе обещания, трахался с твоей соседкой. И это лишь из-за того, что я не знал, как вытряхнуть правду из Эллы, ведь на данный момент, когда ты ушла, я вновь вернулся и услышал весь твой и этой рыжей бестии разговор.

– Ты подслушивал? – губы высохли, по привычке стала слизывать и откусывать засохшую кожу, порой срывая до крови. Хотелось жутко пить. – Н-но, когда мы выходили с Ирмой, тебя не было!

Последнее, не совладав с эмоциями выкрикнула. Я всегда была тихой и холодной к чужакам, к своим тем более. Покажешь страх, радость – ты труп. Ночью могут сделать темную, накрыв одеялом и начать душить или избивать. Доходило до такого момента в жизни, отчего волосы встают дыбом, хочется истерзать саму себя и… все! Не хочу вспоминать прошлое.

– Я был, – мою ногу все же смогли взять и снять с нее туфлю. – Но это не значит то, что окно не может быть передатчиком информации.

– Вообще-то нет, – когда сняли последнюю туфлю, мою ногу не собирались отдавать мне же самой. Держали у себя в руках и потихоньку сжимали и разжимали. – Что ты делаешь?

– Массаж, – и мои пальчики целуют.

– Но они же грязные! – сумев отнять ногу, встав с пуфа, прошла к большой тарелке. Указав на нее пальцем, спросила, но немного грубее. – Ты не сказал мне, что это такое! Это большая тарелка или кастрюля куда наливают воду для того, чтобы варить человека?!

– Что, нет! – рассмеявшись над моей очередной глупостью, ко мне подошли и обняли со спины. – Это ванна, такой глубокий сосуд куда наливается вода, залазит человек и моется.

Взяв с тумбочки, куда встроена раковина с золотым краном и висящим над ним зеркалом небольшой тюбик из которого виднелась голубоватого оттенка жидкость, открыв колпачок, перевернули над водой в в-ванне. Потекла тоненькая струйка, она прерывалась, но все же текла. Попадая в горячую воду, она оседала и оставляла мелкие разводы. Бутылка с содержимым оказалась пуста, выкинув в мусорное ведро рядом с туалетом, закатав рукава своей футболки, окунул ладонь. Несколько движений и все в пене.

– Раздевайся, – приказали мне, вытирая пальцы одним из полотенец. Их было три: для тела, для лица и ещё чего-то. Не знаю…

– Если ты уйдешь, – сразу в лоб, словно я лучник, а он простая мишень, в которую с первого попадания попала стрелой.

– Тогда кто тебе будет помогать мыться? – вновь мурлычущий баритон и томный шепот, любящим завлекать в сети в нашем интернате. Почему-то мне больше понравилось называть наше место обитания русским словом нежели английским.

– Я девочка, а ты мальчик, у нас разные построение тел. – высказала научную тираду, сжимая повязанный пояс пальто. – Мне будет очень стыдно, а также неприятно чувствовать на себе вот этот вот твой взгляд.

– Какой такой? – шаг ко мне и лукавая улыбка. На свету блеснули все его железки, торчащие в губе, носу и в другом видном месте.

– Бесстыжий, – на выдохе тяжко ответила, прикусив губу. Мне не нравится такое представление, которое наступает прямо сейчас. Дикий хищник и жертва. – Мне не хочется видеть такой бесстыжий взгляд с похотью, когда ты увидишь…

Отвернулась не смея задерживать своими придирками человека. Послышались шаги за моей спиной, думая о том, что сейчас хотят уйти, собираюсь развязать ремешок пальто и скинуть в ноги. Мои руки сразу же схватывают в теплые и нежные объятия, лёгкое движение и я чувствую спиной то, чего не должна была ощущать своими фибрами.

– Давай я тебе помогу, – не вопрос, а утверждение, от которого все пошло в ход. Продолжая держать мои ладони в своих, словно марионетку за верёвочки, стали развязывать ремешок и расстёгивать пуговицы на пальто. Мимолетная секунда, одурманившая меня и верхняя одежда пала к ногам. Оставшись в одном платье, меня развернули лицом к лицу. – Давай договоримся: ты не будешь носить такие платья…

– Я первый раз надела платье, – нахмурилась, опустив глаза вниз, начиная разглядывать то, что мне кинули в лицо ещё в интернате. Платье было красивым, но еле как скрывало мои синяки на лодыжке. – Хорошо, буду носить одни штаны и рубашки.