Шрифт:
– Только шесть часов, – мурлычущий баритон, с хрипотцой в голосе отразился томным поцелуем на моей шее. – А что случилось? Мышка хочет поскорее улизнуть от моих лап?
Вскочив с места, будто меня укусила оса за одно место, немного подрастеряв равновесие, все же смогла развернуться и посмотреть в зелёные нахальные глаза блондина. Над его бровью была татуировка виде трёх шестёрок, в губе пирсинг, как и на языке. В носу было кольцо, как у быка… в общем весь в пирсинге, аж страшно глядеть на такого человека то.
– Я просто спросила, – спрятав глаза за челкой, сжав пальцы в кулаки, спрятав их за спину, ответила, – да и спасибо… Джером.
И его называют самым красивым парнем в детском доме. Да, у него красивое спортивное тело, которое видно даже под простой майкой, в которой пришел на ужин, крепкие мышцы и кубики, но остальное где? На его проколотую губу все западают, да? Так в чем же тут красота?.. У него татуировка самого дьявола, он под его покровительством.
Упиревшись об стол, замечая шаг ко мне, приближавшегося парня, сглотнула. Сердце быстро заколотилось от бешенного и звериного страха, явно отразившемся на моем лице, так как ухмылка с лица блондина спала, он стал хмурым, ладони вспотели, невзначай прикусив губу, глянула на соседку:
– Я, пожалуй, пойду в комнату!
Не дожидаясь никакого ответа от удивленной происходящим событием Эллы, выбежала из столового помещения. Забежав в раздевалку, взяв теплый шарф, нырнула в холодные сумерки. Да, столовая находилась отдельно от кампусов, где мы жили и учились, нужно было всего лишь пройти небольшую арку, что всегда цвела летом пышными цветами, оббежать учебный корпус, и тогда можно увидеть небольшое двухэтажное здание, где мы жили большой кучкой, словно большое племя.
Поднявшись по ступенькам, отварив дверь, тут же замечая взгляд хмурого охранника, – да, они могли зайти к нам в общежитие интерната, начав вести разговор с нянечками, – облизнувшего похотливо губу, подмигнув мне прямо в глаза, наплевав на все эти подкаты, направилась в комнату. Коридор большой и длинный, серый, как в больнице, не было ничего, кроме картин знаменитых художников. Вон, МоноЛиза смотрит на нас в самом конце тоннеля.
На нее так страшно смотреть, когда все спят крепким сном, а ты хочешь в туалет. Порой нам всем казалось то, что она наблюдала за нами под пологой темнотой, выжидая особого момента для большого прыжка, за которым последует нападение на главную добычу. Хоть у нее и не было улыбки, как многие говорят и продолжают говорить, но я-то вижу: она ухмыляется и ждёт… ждёт, когда придет конец всему.
Ступая по скрипучему полу, снимая с шеи шарф, наматывая на руку, идя к своей комнате, услышала за собой скрип половиц. Вроде бы, когда я бежала со столовой, оглядывалась на наличие погони за собственной персоной, особенно тогда, когда хваталась за железную ручку двери в кампус. Но во мне нет никакой удачи, которая могла быть у других.
Быть прижатой к стене, с приподнятыми ногами, совершенно не доставая и никак не дотягиваясь носками до пола, не очень-то и приятное занятие. Чтобы не упасть в дальнейшем, мужские ладони хватают за бедра, скользят и одновременно опускаются вниз к коленям, приподнимают и заводят за крепкую спину, натянутую словно струна на музыкальном инструменте.
– Джером, – тихо шепчу я, иначе могут услышать воспитательницы и нянечки одновременно, – что ты творишь?!
– Я? – костяшки его пальцев дотрагиваются до моей щеки, проводят вдоль нее небольшую дорожку, затем опускаются на спину. – Пока ничего.
– Да? – пытаясь вырваться из его хватки, упёрлась ладонями об его плечо. Быть прижатой между телом и стеной не приятно, вообще. – Будто я не вижу. В данный момент я не хочу быть в роли твоей девушки на час, а может и на всю ночь, как получится, да и в принципе не хочу быть ею, поэтому отпусти меня, пожалуйста.
– А моей девушкой? – сильнее вдавив в стену, приподнимая руками выше от пола, продолжила смотреть в глаза, пытаясь уловить фальшь и правду. – Я могу дать тебе все что ты захочешь: удовольствие, чувства, роскошь.
– Какую ещё роскошь, Джером? – нахмурилась я, складывая руки на груди. – Мне не нужна роскошь, тем более удовольствие в постельных сценах твоего воображения. Неужели тебе так одиноко?
– Мне? Одиноко? – фыркнул. – Роуз, не неси чепухи… Если же мне стало одиноко, я бы просто подошел к тебе и обнял. Как сейчас.
– Интересно, – не знаю почему, но у нас с ним развязался диалог, – почему именно я? Здесь столько много девушек, тем более рядом с нами комната, где живут Ирма и Элла.
– Ты все-таки вспомнила тот день, когда мы играли в карты на раздевание? – кивнула. – Забудь про него, как и то, что ты увидела тогда.
– Увы, мне никогда не забыть обнаженную соседку, сидевшую на тебе верхом в одних трусиках. – понимая о том, что наш разговор уходит не туда решилась его перевести в совершенно другое русло. – Ты хотел поговорить? Не об этом…
– О чем именно?
– Ну, – смотрю по сторонам, – ты говорил до этого момента о… чувствах… о роли девушки…
– Ах это… – сумев удержать меня одной рукой, хлопнул по лбу. – Моя мама перед тем как покинуть этот мир в столь юном возрасте, оставив меня одного, успела переписать весь свой бизнес на меня. После совершеннолетия, как написано в завещании, переданным ее адвокатом, я смогу полноценно распоряжаться и деньгами и всем остальным. Мне удастся подарить тебе все что ты захочешь: украшения, дорогие поездки в страны, дорогие и элитные рестораны.