Я подошла к гробу и положила в ноги к сестре букет её любимых васильков. В детстве я всегда дарила ей их в день рождения. «Васильки от Василиски», – смеялась она каждый год.

– Мне так жаль, - прошептала я в сторону родителей.

Мама даже не подняла на меня взгляд, а отец, напротив, крепко обнял. За нескончаемо долгие годы моего затворничества родители заметно постарели, ещё и смерть любимой дочери наложила характерный отпечаток на их лица.

С трудом оторвавшись от отца, я посмотрела на лицо Виталины. Она была столь же прекрасна, какой я её помнила. Лёгкая улыбка на губах словно намекала на некую тайну, вот, мол, я знаю то, чего не знаете вы все. По сути, так оно и было. Удивительно, но впервые лет с четырнадцати она выглядела освобождённой. Счастливой. Спящая красавица, которую не в силах разбудить поцелуй прекрасного принца.

В последний свой земной путь – в могилу на окраине кладбища, подальше от церкви, она отправится в платье цвета пыльной розы и серебристых лаковых туфлях. Её волосы уложили крупными локонами вокруг лица; размётанные по шёлковой подушке, они то и дело привлекали мой взгляд своей неестественностью, тусклые и безжизненные. Бледная кожа не имела изъянов. Руки, заботливо сложенные на животе, казались какими-то миниатюрными. И ярко-розовый лак на её ногтях, насмехаясь над нами, кричал во всеуслышание: «Обратите-ка внимание на меня!»

Наклонившись для прощального поцелуя, я не могла сдержать слез: шестнадцать лет сестра была самым близким для меня человеком, размолвка на долгие пять лет привела к необратимым последствиям. Я стала социофобом, сестра – самоубийцей. «Что же с тобой произошло?»

Я погладила её по щеке и шепнула: «Прости!» Мама резко выдохнула за моей спиной. Обернувшись, я наткнулась на ненавидящий взгляд. У меня разом заныли все зубы. Но взгляд был направлен не на меня.

Я закрыла глаза на пару секунд, сделала глубокий вдох и приготовилась к встрече. Когда я открыла глаза, моя мама умоляюще смотрела на меня. А мне, что, сквозь землю провалиться?

Медленно, контролируя своё дыхание и мышцы лица, выверяя каждое свое движение, я оборачиваюсь и вижу мужчину с нечитаемым выражением лица и маленькую девочку рядом с ним. Для меня очевидно её сходство с моей сестрой. Её сходство со мной. Она с интересом разглядывает всё вокруг и меня. Несмелая улыбка касается её лица, на маленьких пухлых щёчках появляются ямочки. Она – само совершенство! Самый красивый, потрясающий ребёнок!

Будто кто-то выкачал из меня весь воздух, ноги больше не в силах держать моё тело в вертикальном положении. Я тихо опускаюсь на пол и раскачиваюсь; я оплакиваю сестру, себя и эту маленькую девочку.

Отец ребёнка, муж моей сестры, выходит из оцепенения. Он говорит дочери: «Поздоровайся с бабушкой», после чего садится рядом со мной и крепко прижимает меня к себе.

– Мне так жаль, - шепчет он мне.

Меня окутывает его жар, его размеренное дыхание успокаивает, и я постепенно затихаю в его руках.

– Мне так жаль, - шепчет он.
– Мне так жаль.

Он не перестаёт это говорить до моего последнего всхлипа. Глава 4

Долгие недели до моего девятилетия сестра провела в больнице. Она не разговаривала со мной, она не просила передать мне записку, она не требовала встреч. Словно мы стали чужими друг другу. Но я, как и прежде, остро ощущала её эмоции, её боль.

После выписки Вита ещё долго сидела дома. К ней приходили репетиторы. Она почти не выходила из своей комнаты. Она не разговаривала со мной. Прошло полгода, а я до сих пор не знала, что с ней произошло.

Мама никогда не говорила со мной об этом. И каждый раз, когда я пыталась поднять эту тему, мама заявляла:

– Виталине сейчас нелегко. Дай ей прийти в себя после болезни.

Прошёл учебный год, и на лето меня сослали в лагерь. Не знаю, что произошло за время моего отсутствия, но сестра вышла из своей комнаты. Она не только выглядела, но и изо всех сил старалась вести себя по-прежнему.

Вита крепко обняла меня, за руку отвела в свою комнату, и мы проболтали весь вечер. Мы навёрстывали упущенные разговоры. Не обсуждали мы только то, что с ней случилось.

И всё же я чувствовала, как сильно моя сестра изменилась – словно это была только оболочка моей прежней сестры. И как бы сильно она не старалась показать, что всё как раньше, я знала точно – как раньше уже никогда не будет. В силу возраста я ещё не умела анализировать, сводить информацию к общему знаменателю, а поэтому знания основывались исключительно на моих сестринских чувствах.

Мама хотела перевести нас в другую школу, но Вита воспротивилась. Осенью я пошла в свой пятый класс, тогда как Вита стала десятиклассницей. И здесь, в средней школе, я впервые столкнулась со сплетнями о своей сестре.

Это было ужасно! Какие гнусные вещи о ней говорили. Я стискивала кулаки и мечтала закричать: «Замолчите! Закройте свои рты!»

Виту называли разными словами, и «стерва» было самым приличным. Её имя считалось чем-то настолько мерзким, что девчонки, шепчущиеся на переменах в туалете, кривились при одном его упоминании. И чем больше я слышала гнусностей о ней, тем больше закрывалась от людей, тем ближе становилась к Вите. Со мной она была такой же, как и год назад, как и на протяжении всей моей жизни – любящей, заботливой старшей сестрой, моей верной подругой, наставницей.