По мосту через Прут двинулась вражеская автоколонна с пехотой.

Юрий с бойцами добежали до оборонительного рубежа. Артобстрел усиливался, бойцы вжались в землю, патронов у многих почти не осталось. Некоторые пограничники, схватив трофейное оружие, вели огонь из него. У Юрия ещё оставались патроны к винтовке, но их хватило бы на 15 минут хорошего боя.

– Берите трофейные пулеметы и перекидывайте их сюда! Огонь по колонне! Они не должны пройти! – командовал Константинов. Луговой и Бондарев открыли огонь по колонне, румыны, спрятавшись за машинами, продолжали наступать.

Юрий прицелился и выстрелил в водителя второй машины, первую обстреляли из пулеметов. Выстрел убил водителя, машину повело, она пробила заграждение и рухнула в реку.

– Да сколько же их, твою мать! – кричал Суханов, – сержант, у меня патроны на исходе!

– Ваня, лови, – Юра достал из подсумка две винтовочные обоймы и кинул их бойцу.

Пограничник поймал их, отдернул затвор, чтоб вставить одну в винтовку, и в эту секунду в него попала пуля. Суханов дернулся, отпрянул к противоположной стенке окопа и сполз на землю.

– Суханов, я сейчас, держись! Держись, родной! – Луговой бросился к раненому товарищу.

Пуля попала в грудь, левое лёгкое чуть ниже сердца прострелено. Иван закашлял кровью, из уголка рта потекла красная струйка.

– Мама… как больно… мамочка, – прохрипел Суханов.

Юрий подбежал к раненому, гимнастерка моментально пропиталась красным. Юрий достал нож и разрезал ткань, из груди Ивана при каждом выдохе толчками выливалась кровь, дышать становилась все труднее.

– Держись, Ваня, ты только держись, все будет хорошо, – Луговой зажал рану, чтоб хоть немного приостановить кровотечение.

– Я смог, Юра… не струсил… я не струсил.

– Ты молодец, Ваня, только не умирай! В госпиталь поедешь, подлечишься и как новый будешь, – Луговой держал ладони на ране, кровь продолжала выливаться.

Суханов начал бледнеть, рана была смертельная, и Юрий это понимал.

– Не бросайте меня тут, – Иван смотрел в глаза Луговому, из его рта с кашлем вытекала кровь.

– Не говори глупости, все будет в порядке, держись!

Суханов с трудом дышал, Юрий видел, с каким трудом и болью давался каждый вздох его смертельно раненому товарищу. Луговому стало страшно, он увидел войну во всей ее красе. Держа на руках Ивана, он понял, что она оказалась не такой романтичной, как ее описывали в книгах и фильме про бравого красного командира Чапая, который он посмотрел незадолго до армии.

– Не умирай, Ваня, – Луговой держал голову Ивана, на глазах проступили слезы, – все будет хорошо, ты только не умирай!

– Прощайте, братцы, – прохрипел из последних сил Суханов, сделал последних вздох и обмяк.

Сержант смотрел на убитого Ивана. Ещё какую-то минуту назад он был жив, шёл в атаку рядом с ним, дрался с врагом и не боялся. А теперь его нет, как и всей его роты, которая полегла от рук немецкого пилота. Остался только он и раненый Саня Соколов, который прикрывал атакующих огнём из снайперской винтовки. Только сейчас до Юры начало доходить, что же это такое… война.

– Сержант, вы откуда взялись? – к Луговому подбежал Бойко.

Два с половиной года он прослужил с теми бойцами, которые остались лежать возле тех машин. Два года он видел их светлые лица, общался с ними, с кем-то успел подружиться, ходил с ними в наряды на границу и просто отдыхал вечерами, сидя в беседке у казармы и слушая рассказы о том, как они начнут жить после демобилизации. А теперь они все мертвы. Кто-то хотел пойти учиться в техникум, кто-то планировал устроиться на хорошую достойную работу, у двоих парней даже успели родиться дети, кого-то ждала невеста, и они собирались пожениться после возвращения. Молодые ребята, многим не было и двадцати лет, впереди которых ждала целая жизнь, в одну секунду погибли под вражескими бомбами, так и не взяв на руки своих детей и не увидев счастливые лица матерей. А всегда веселый Ваня, который не мог и пяти минут продержаться, не ляпнув какой-нибудь шутки, заставляя свой взвод надрывать со смеху животы и вечно получавший за это наряды по кухне, Ваня, который еще вчера хвастался в беседке, как после армии вернется к себе в Ленинград, пойдет работать в уголовный розыск, чьи россказни никто не воспринимал всерьез, лишь подшучивали над ним, сейчас лежал с простреленной грудью на руках Юры и смотрел стеклянными глазами, в которых только что погас яркий луч его жизни, лежал и смотрел в летнее Молдавское небо.

– Сержант? Да очнись ты! – политрук ударил Лугового по щеке и привел его в чувство.

Юра оторвал взгляд от мертвого Суханова и взглянул на политрука.

– Вы кто такие и как тут оказались? – повторил вопрос Бойко.

– На подмогу ехали из комендатуры, нас самолёт обстрелял, все погибли кроме нас троих, по дороге ребята с 10-й заставы присоединились. Так и дошли сюда, встретили Михалькова, а дальше вы все видели.

Политрук протянул ладонь к лицу Ивана и закрыл ему веки.

– Вы молодцы, вовремя успели.

Юрий кивнул в ответ. Враг снова начал атаку, под интенсивным артиллерийским огнём штурмовые подразделения румын начали наступать на мост.

Пограничники понесли серьёзные потери, от заставы осталось 14 человек, двое были ранены, один тяжело. Патроны подходили к концу. Но враг выбит из заставы и отброшен за территорию границы, застава заняла свои прежние позиции.

До вечера 22 июня противник ещё два раза пытался перейти границу и все два раза отбрасывался обратно. Подкрепление, в том числе и машины с боеприпасами, не могли приблизиться к обороняющейся заставе из-за вражеской артиллерии, которая уничтожила спешащий на помощь резервный корпус кавалеристов и машины с боеприпасами. Лишь одной полуторке к ночи удалось прорваться к пограничникам и пополнить им боезапас.