Кое-как удалось прогнать змей, которые, действительно, словно бы охраняли весьма увесистый свёрток с золотом. Ребята просто умирали от жажды и, когда возвращались обратно, проезжая через один кишлак, возле недостроенного дома решили остановиться, чтобы попросить воды. Алишеру бросилось в глаза, что Фархад уж как-то очень занервничал и начал уговаривать – не останавливаться и пожалеть хозяев: ведь на дворе была уже ночь. Алишера насторожили слова заботы из уст этого весьма обеспеченного родственничка бывшего секретаря, и он отдал приказ остановиться.

Разбудили хозяев. Это была молодая семья. На жалком подобии самодельной кровати спали трое их малышей. Из еды в доме – лишь вода и лепёшка. На мгновение Алишеру стало неловко, но помня нервно бегающие глаза Фархада, он всё же решился на обыск и не ошибся. Из каморки были извлечены два опечатанных сундука. А в них – десятки кожаных пальто с мехом и без, свёртки с драгоценностями, деньгами.

Алишер запомнил наполненные страхом глаза того юноши, который, наверное, безропотно, от страха согласился спрятать богатства у себя, и которому, по всей видимости, даже копейки не перепало от тех, кому это богатство принадлежало, и кто по долгу службы обязан был заботиться об этой крестьянской семье. Алишеру нестерпимо захотелось самому установить справедливость и отдать хотя бы часть этих ворованных сокровищ бедной семье, чтобы они смогли спокойно растить своих малышей. Но горько осознавая, что у него нет на это права, погрузил все сундуки в машину, и они с товарищами приготовились уезжать.

– Подожди, – с этими словами, обращенными к водителю, Алишер выскочил из машины, достал свой кошелёк и вытащил все деньги, которые там были, то есть всю свою зарплату, которую только-только получил. Оставив себе лишь на чай с хлебом, он быстрым шагом подошёл к молодому отцу и, раскрыв его ладонь, вложил в неё деньги.

– Извини, брат. Всё, что есть…

Алишер развернулся и быстрым шагом, не оглядываясь, вернулся к машине, и они уехали. А тот юноша ещё долго смотрел вслед уехавшему автомобилю, радуясь деньгам, и со слезами благодарил Всевышнего, пославшего ему столь доброго человека. И в его голове даже не родилась мысль, что эти баснословные богатства, которые власть имущие прятала у него, на самом деле принадлежит ему – по праву, как им заработанное непосильным трудом на хлопковых полях и у него же похищенное. Он даже не задумывался об истоках этого богатства, смиренно перенося и голод, и нужду. Пока не задумывался….

Окончив школу, Лена подала документы в Ташкентский медицинский институт. Поступила. До первого сентября ещё было время, и их, уже студентов-первокурсников, институт отправил в один из совхозов республики собирать сливу и яблоки. Там Лена поближе познакомилась со своими сокурсниками. Студентами оказались юноши и девушки из разных городов, и даже из других республик. Привыкшая жить в дружбе бок о бок с татарами, узбеками, корейцами, евреями, девушка спокойно отнеслась к приезжим из других республик. Для неё удивительным оказался совсем другой факт.

Одна девочка – еврейка, приехавшая с Украины, – открыто рассказывала, что на Украине евреев притесняют, что в вуз там им вообще никак не поступить: заваливают на экзаменах, поэтому они с братом вынуждены были приехать на учёбу в Ташкент, где подобной дискриминации не наблюдалось. Как и в школе, институтские группы делились на русскоязычные и узбекские.

Как правило, узбекская интеллигенция своих детей отдавала в русские школы, где обучение велось исключительно на русском языке, понимая перспективность владения этим языком в совершенстве. Узбекские дети, закончившие русские школы, поступали в институты, техникумы на русскоязычные факультеты. Но, что самое печальное, отдавая предпочтение русскому языку, узбекская интеллигенция отрывала своих детей от культурного наследия предков. Их дети забывали также и свой родной язык, так как в русских школах он изучался факультативно, и его, как правило, никто не знал.

Автобусы со студентами остановились возле здания школы в посёлке.

– Всё, товарищи, приехали, – острослов Дима, увидев школу, не преминул прокомментировать обстановку. – Выгружаемся. Спать будем на партах. Есть – то, что соберём. У кого есть деньги, сдавайте мне. Я попробую найти хлеб.

Все присутствующие заулыбались. Этого парня уже хорошо знали. Ещё во время сдачи экзаменов своими шутками он поднимал настроение, разгоняя экзаменационный страх.

Поселили, действительно, в классах, как и предупреждал Дима, но выдали раскладушки, и на партах спать не пришлось. Парни заняли один класс, девчонки – другой. Вечер потратили на обустройство. Поели в школьной столовой. На первое был борщ, на второе каша. Никакого разнообразия, но зато вкусно. Утро следующего дня начался с раннего, оттого показавшегося невероятно громким, крика.

– Подъём! – гаркнула преподавательница, которая приехала с ними из Ташкента, заглянув сначала в класс к девчонкам, а затем и к парням. Лена проснулась быстро. Она вообще плохо спала. Раскладушки были новые, но совсем неудобные.

– Ленка, слышь, – к ней шёпотом обратилась Нина – сокурсница, с которой Лена подружилась ещё во время вступительных экзаменов. – Лариску опять рвало. Она утром как угорелая в туалет бегала.

Лена, прежде чем ответить, оглянулась, чтобы удостовериться, что Ларисы в комнате нет.

– Ты что же, за ней следила? Может, ей просто приспичило, и она в туалет бегала.

Лена, одеваясь, нехотя разговаривала с подружкой. Она терпеть не могла сплетниц, в роли которых сейчас они с Ниной и выступали.

– Как же… Я как раз в туалете была. Курила. Она как сумасшедшая вбежала, и ну рвать… Я даже не докурила: противно стало.

– Может, отравилась.

– Нет. …Она, похоже, беременна, – шёпотом добавила Нина.

Девушки вышли из класса и пошли умываться, продолжая начатый разговор в коридоре.