На выходе меня схватила за плащ очередная попрошайка.

– Простите, господин, можно вас ненадолго задержать? Если там слишком дорого, можно найти и подешевле. Например, я согласна и просто за еду. Я все сделаю, что вы захотите.

Она подняла до груди подол своего грязного платья, под которым ничего не было, и замерла, ожидая моего решения.

– Эм, извини, но ты немного не подходишь. Тебе лет-то сколько?

– Девять.

– Не, прошу прощения, но совсем не вариант.

– Я могу найти для вас младше. Или старше. Если я приведу клиента другой девушке, со мной поделятся заработанным. Пожалуйста, скажите, что вам нравится, я обязательно найду, кто вам подойдет.

– Да мне как-то пока ничего не хочется.

Она поняла, что ничего не светит, и растроенно побрела прочь. Я же прикинул, что продуктов могу выделить и без всяких услуг, которые она мне предлагала, и решил ее окликнуть.

– Эй, скажи, у тебя совсем что ли есть нечего?

Она моментально вернулась с проблеском надежды на лице.

– Совсем. У меня брат, маленький, а мама умерла. Я не знаю, чем его кормить, он со вчерашнего дня ничего не ел.

– Про брата придумываешь, наверное? Сразу говорю, денег можешь не просить.

– Не придумываю. Пойдемте, тут совсем рядом, я покажу.

– Если собираешься заманить в ловушку, то тоже хочу предупредить - я очень сильный. Все напавшие погибнут.

– Да нет конечно. Пойдемте, пожалуйста.

Мы прошли через пару узких улиц, и подошли к стене, вдоль которой словно пчелиные соты ютились маленькие хижины на одну комнату. Места хватало только на то, чтобы поспать. Как мне пояснила проводница, район назывался «Муравейник» и не сильно отличался от трущоб за стеной. Внутри сложенной из досок и какого-то мусора хижины действительно оказался ребенок, лет двух-трех, худющий, и с какой-то старой костью в руке. Увидев нас, он улыбнулся и что-то заверещал на своем языке. Я, как и обещал, достал из инвентаря припасенные на черный день продукты - хлеб, воду, немного сушеного мяса и сыр. Девочка сразу же принялась кормить брата, при этом я видел, как сильно ей самой хотелось есть. В первую очередь в ход пошел сыр и вода, сушеное мясо для такого мальца явно было не лучшим вариантом. Она отламывала небольшие кусочки и давала мальчику, который жадно хватал эти крошки своими ручонками и поспешно запихивал в рот. Зажатую в правой руке кость его сестра так и не смогла у него отобрать, хотя и старалась, ребенок только хныкал, изо всех сил сжимая то, что и едой-то уже назвать было сложно. На кости виднелись борозды от зубов, видимо, грызя кость, он пытался утолить голод, когда было совсем плохо.

Пусть он и просил еще, девочка была непреклонна - оставшуюся часть припрятала в сумке, пояснив мне, что если съесть слишком много, можно умереть. Про такие случаи я тоже слышал, потому всецело с ней согласился. Поняв, что больше пока ничего не светит, малыш попил воды и пристроился спать в куче тряпок. Чтобы он не выходил из помещения в отсутствие сестры, оно было перегорожено подобием решетки, из-за которой пахло весьма впечатляюще. За соседней стеной плакал еще один ребенок, видимо, такой же голодный, как и этот.

Я поспешил покинуть эту лачугу. Честно говоря, в груди у меня сильно защемило, пусть я и понимал, что всем помочь все равно не получиться, на меня будто давила неподъемная тяжесть, даже дышать стало трудно. Все же, нужно было идти. Это не мой мир, и не мне его исправлять. Более того, чем больше я видел того что здесь творится, тем меньше было мое желание спасать такой мир.

– Я боялась, что найду его уже мертвым от голода. Спасибо вам огромное.

– Да уж, нелегко вам здесь приходится. А с отцом что?

– Не вернулся с набега. И уже не вернется, слишком много времени прошло. Скажите, что я могу для вас сделать?

– Ничего. Хотя, постой. Много здесь таких детей?

– Очень много. Почти каждый день кто-то умирает. Мы ведь никому ненужные. Иногда что-то перепадает, когда возвращаются с удачного набега...

– Ясно. Я оставлю еще еды, а ты постарайся поделиться с теми, кому совсем тяжело. Еда все равно испортиться, если все себе оставишь, а так, может еще кто протянет до следующего удачного случая.

– Хорошо. Только, оставляйте что-то попроще, а то меня и убить могут из-за нее.

– Понял. Да, не подумал... Если будут тебе угрожать, тогда никуда не денешься - отдавай. А так, я оставлю хлеб, сыр и сухари. Надеюсь, на них здесь не будет слишком уж много желающих, по крайней мере, среди самих пиратов.

Я вернулся в помещение, приложил палец к губам, превозмогая брезгливость и стараясь не дышать, засунул под тряпки несколько медяков. Надеюсь, никто из соседей не видел этого, а вслух я свои действия не комментировал. Да уж, понимаю Максимилиана, нужно хоть как-то постараться помочь. Здесь еще хуже, чем в других городах. Хотя, я мог просто не замечать реального положения дел, по трущобам мотаться мне было некогда.

Я еще немного пробыл в муравейнике, следя, чтобы никто не попытался присвоить себе то, что я выделил на всех, пока девочка обходит соседей с узелком продуктов, но никто не решился покуситься на ее ношу, по крайней мере, при мне.

Да уж, вот такие вот средние века - не все могут добыть себе даже минимальное пропитание. А коли остался один, никому не нужный - прямой путь тебе в могилу, хоть ребенок, хоть калека. На Руси в деревнях детей соседских не бросали, по крайней мере, это следовало из того, что я слышал про деревенские общины. Да и соседям помогали, если могли. Правильно сказал местный инквизитор, в помощи все же нуждаются в первую очередь люди. У остальных рас дети такую нужду не испытывают. Видимо, все-таки наша раса и есть самая отвратительная, что бы мы не говорили. Все самые постыдные поступки в основном совершают именно люди.