– На гоблинах моего отца: вилах, мётлах, ломах, – ответил Рен и быстро сменил тему. – За поворотом Лестницы – пристань. Там мы разойдёмся, пожалуй, Отик, раз искра доверия меж нами не проскочила. Если понадобится связаться с остальными, заходи в «Тот же сон». Последний дом тут, по улице, трактир. Там подают только бублики и сухарики, но напитки прекрасны. А главное, в нём никого нет.

– Как так? – Отика, оказалось, тоже можно удивить.

– В недавнем прошлом там была лавка ключника. Я хотел купить её, поспрашивал соседей и узнал, что дом проклятый, внутри оживает всё: от напильников до гвоздей. Даже плотва – не успевают ею расплатиться. Пока раздумывал, заведение выкупили, трактир открыли. Проклятый, разумеется. Там тоже вещи обращались гоблинами, даже кружки с пивом. Никто туда не ходил: нет желающих покинуть заведение в говорящих штанах. В штанах, комментирующих своё содержимое. В итоге хозяин сбежал от кредиторов в Город Ночь и оставил заведение обитателям.

– Обитателям? – насторожилась Бретта. – Не шушунам ли?

– Гоблинам. Я открою дверь и оставлю незапертой. Уверен, что внутри остались запасы…

– Штиллер, ты не станешь есть живой бублик! – укоризненно поморщилась Треан.

– Хм-м? Стукну кулаком по столу, и он перестанет болтать и кататься. А так – разницы никакой, – Рен пожал плечами. И увидел. – Ох ты ж, лещ-кособок… Куда Храм подевали?!

Тогда и остальные разинули рты. Михинский Храм Морской Змеи из морёного дуба, на каменных сваях возвышающийся над водой, известный всем по картинкам базарных живописцев и по рассказам путешественников, пропал. Только несколько камней, позеленевших и поросших ракушками, валялось на берегу, выглядывало из-под узкой полоски наледи.

– Похоже, Храм уже навестили до нас, – прошептала Бретта. – Как…

– Вы – как хотите, – услышали приятели. – Мои планы не изменились. Удачи!

Они изумлённо обернулись и увидели, как Отик, совершив некие пассы на бегу, прыгнул в ледяную воду и был таков.

– Минус один, – констатировала Бретта, со звучным хлопком прижав ладонь ко лбу. – Я бы сейчас не отказалась от глотка тыквянки. Что, навестим гоблинское логово? Наполним совместные планы утончённым коварством?

Но, вопреки из ожиданиям, «Тот же сон» оказался обитаем.

– Не стой на пороге, как неродной шушун. Заходи! Тут не очень проклято, токо не прибрано чуток.

Голос из-за двери таверны был женским – громким, хрипловатым, но и приятным, как звуки шестиструнной ротты у ночного костра в летнюю ночь.

– Входи, если не cтонец неупокоенный и не кровопивец, трижды зазывать не стану!

Наёмники отворили дверь и осмотрелись. В освещённой уютным пламенем свечей гостиной помещался всего один стол напротив трактирной стойки. На полках позади отсутствующего на рабочем месте трактирщика, по соседству с рядками бутылок и кружек замерли удивительные вещи: вырезанные из дерева сказочные звери, тряпичные куколки, кружки, выточенные из мерцающего жёлтого камня, пёстрые самородки и колокольчики разнообразной величины.

За столом сидела буролесская ведьма и угрожающего вида пыточным инструментом вроде крюка терзала невзрачную с виду дерюжку. Нет, кажется, всё-таки вязала её. При мысли о том, что изделие из подобного материала будут носить, а не скормят домашней скотине, хотелось жалостно погладить мастерицу по головушке. И предложить ей в качестве ниток что-нибудь хоть немногим более достойное. Крысиную шёрстку, например, или растительность с тролльих коленок.

– Зачем искали меня, спрашивается? – сварливо поинтересовалась вязальщица. – Плотву за свою работу я вашему ночеградскому величеству вернула – до последней поломанной монетки. Если кто из егерей не прикарманил, конечно. И предлагала ведь: сперва на поварёшках или на поломойках каких прикинем, ноская ли ткань, не царапает, не усаживается ли. Так женскому полу доверия ж нет! Сами вы королю и поднесли – а он, бедолага, возьми да и нацепи при всём народе. Ну как, обратно в Город Ночь повезёте или прям здесь рассчитаемся?

Ничто в ситуации не предвещало беды. Рен как раз хотел поправить: никакие мы не ночеградские и про ткань знать не знаем. Но вдруг Треан охнула и бросилась наружу. Штиллер потерял ещё долю мгновения на то, чтобы убедиться: в руках вязальщица держала уже не крючок, а два меча – один короткий, другой примерно с его Сепаратор… который доставать времени уже не было. К его удаче Бретта тратить времени на недоумение не стала.

Полетели лезвия, повалились стулья, стало тесно. Женщины с изощрёнными проклятьями гонялись друг за другом по трактиру. Незнакомка быстро превзошла наёмницу в словесном поединке. Она обладала редкой фантазией и, может быть, огромным скверным жизненным опытом. Зато Бретта вскоре загнала противницу в угол. Она пришпилила один из широких вышитых рукавов к стене, выкрикнула: «Дикая, чего на людей бросаешься?!» – и стала выкручивать руки. Обеим, похоже, не очень-то и хотелось убивать друг друга.

Рен принимал участие в совсем другой битве. На него толпой ринулись гоблины. Кухонное полотенце раздавало пощёчины, резной табурет четырьмя копытцами попеременно молотил по коленям, расписные ложки норовили воткнуться в нос, пивные картонки смачно хлопали по ушам, небольшая кружечка интимно присосалась к щеке. Ключнику приходилось уворачиваться от летящих бутылок и невесть кому принадлежащей коллекции сапог. А отец ещё говорил: гоблины – мирный, дружелюбный народец!.. Когда Штиллера укусили за нос изящные щипцы для печенья, терпение ключника лопнуло, он перестал ласково уговаривать назойливую мелочь и принялся раскидывать гоблинов с яростью берсерка.

– Хватит… – простонала ведьма. – Хватит… Я уже смирная…

Бретта картинно остановила лезвие, почти касаясь им глаза противницы. Предметы, как по команде, повалились кто куда и перестали хулиганить.

– Как тебе удалось приручить столько гоблинов? – неожиданно поинтересовалась наёмница, переводя дыхание.

– Шушун их знает, – ведьма трубно сморкнулась окровавленным носом, – чего они за меня заступаются. Видать, не такое гнильё, как вы, ночеградцы!

– Ошибка, – Штиллер, кряхтя, вытащил из бока штопор. Тот уже не вращался. – Мы из Лена Игел, наёмники. Мне поручено сопроводить в Амао лучшую мастерицу-вязальщицу, а я тут с посудой не поладил, – ему удалось отлепить чашечку, на месте «поцелуя» остался характерный синяк. – Между прочим, гоблины ни за кого не воюют, играют только. Кому больше всех попадает, того они и выручают.