– Руки…

Но сказала Бретта это беззлобно, невесело, будто по принуждению. Штиллер помедлил, но потом отпустил.

– Тебе, значит, можно, а мне… Ох, да шучу же! – он помолчал, по привычке проверяя набор ключей и отмычек в сумке, чтобы успокоиться. – То есть, надеяться не на что?

– Не-а, – произнесла она нараспев, погружённая в свои мысли, – я замужем.

– Ах, лещ-косорот! А сказать никак нельзя было? Стой, ты права, «здрасьте, я Бретта, замужем, любимое блюдо – жареная картошка с василисковой травой и с луком» – тоже глуповато звучит, само собой. Он из наёмников, я его знаю?

– Нет, он в Еремайе живёт… Наверное. Я думала, тебе уже рассказывали, раз не расспрашиваешь про сына. А ты, выходит, нелюбопытный.

Про сына! Да просто не хотелось будить спящих собак. После того, как они вместе стали жертвой «обвинительной магии» Фенны, Штиллер предпочёл поскорей забыть открывшиеся ему тайны друзей и был благодарен, что они не заговаривали с ним о родителях. Дурак, значит.

– Умерь силу отчаянья, Штиллер, – злая насмешка получалась у девушки неубедительно, но надо признать, Бретта очень постаралась не обидеть жалостью. – Спроси меня снова, когда все дела переделаем и вернёмся. Кто знает? Может, я к тебе через сотню лет с нежностями приползу, а ты глянешь и убежишь, рыдая от ужаса?.. Знаешь, отдавай-ка ты мне моё задание назад, я передумала меняться. Поищу величайшую мастерицу, а ты – средство от невидимости Ребекки. Но награду поделим пополам, не грусти.

4.

Дом михинских мастериц был просмолённой деревянной постройкой, похожей на корабль. Украшала его огромная деревянная Морская Змея. Покровительницей Гильдии Рукодельниц и всего Приводья считалось не само чудовище, а лишь её изображение. С трудом верилось, что гигантский монстр глубин способен желать добра и здоровья двуногим обитателям суши. Всё же о Змее ходили легенды, слагались песни, о встрече с ней у каждого рыбака, у каждой прачки имелась собственная история, объясняющая пропажу лодки, плохой улов, разорванные сети или рождение младенцев, непохожих на отца.

Кое-кто хвастался, что знает, как призвать чудовище, выпросить у него некий подарок или исполнение желания. Триста лет назад простой михинской семье довелось вынуть Змею из сетей. Дискуссия с монстром о размере награды спровоцировали страшнейшую со времён Сотворения бурю. А от чудесного домика на берегу, собственности несговорчивых михинцев, остался в назидание потомкам лишь обод от бадьи для стирки. Штиллер попробовал рассказать приятелям поэтический вариант легенды, где жена требует от Змеи новых и новых даров, пока чудовище не поворачивает время вспять. Но Бретте такая сказка не понравилась.

Брехня! Чтоб две ведьмы – да не договорились!

– Вполне, – мрачно отозвалась Зюсска.

Вязальщица при дневном свете представляла собой замечательное зрелище. Она оказалась невысокой, темноволосой, с узким загорелым лицом, выражающим охотнее всего презрение или насмешку. Её платье до пят и широкую, тёплую безо всякого меха накидку с капюшоном покрывали тончайшим образом вывязанные картины – люди, животные, рыбы, растения и демоны. Одежду Зюсски хотелось читать, как книгу. Когда хозяйка разноцветной роскоши двигалась, создавалась иллюзия, что узор оживает. Например, отряд королевских гвардейцев на плече то и дело норовил свалиться в воду широкого сине-зелёного рукава. Рыцари выглядели мокрыми и угрюмыми.

По пути в гильдию ключник не встретил ни одного старожила. С сухим традиционным приветствием проносились мимо всадники-незнакомцы. Это бесило, как камешек в сапоге. Родина, подобно ревнивой молодке, дулась из-за измены. А может, народ сторонился пешеходов с карманами, полными гоблинской мелочи, которую то и дело приходилось собирать, гоняясь за нею по мостовой.

Когда Рен пинком отправил в полёт щёточку для мытья узкогорлых бутылок, тянущую к нему свои робкие ворсинки, Зюсска удивительным образом поняла причину его раздражения.

– Друзья детства дома сидят, встречать не выходят?

Ключник махнул рукой, будто воспоминания были гоблинами, и их можно было обратить в бегство.

– Какое детство в Михине! – заступилась Бретта. – Тут малышам в колыбели молоток дают, удочку или клубок ниток, как повезёт.

– Мои друзья-одногодки… С ними несчастье случилось, – невыразительно произнёс Рен. – Под воду ушли.

И больше ничего говорить не стал, как ни просили.

В дверь Дома мастериц пришлось долго стучать. Зюсска, сперва нацепившая шляпу-невидимку, подарок Ребекки, теперь стащила её с головы, утверждая, что «не идёт». «Да тебя ведь не видно!» – яростно шептала Бретта. «Безглазому ясно, что она к платью не подходит!» Наконец, в пузе исполинской змеи отворилась дверь. Гостям навстречу выглянула статная тётушка в предписанном бело-коричневом, пожертвовавшая молодостью в пользу авторитета.

– Зюсска Заноза! – торжественно произнесла мастерица, внимательно глядя на вязальщицу, пытающуюся скрыться за спиной Треан. – Вернулась в дом, жильцам которого ты на прощанье пожелала прирасти задами к лавкам и вязать исключительно мешки под компост. Приблизительно так, некоторые слова я, к счастью, позабыла. Хочешь что-нибудь добавить? Как насчёт осознания простой правды, что одежда должна согревать в холода и придавать хозяину достойный вид?

– По мне, пусть придаёт, – ощетинилась вязальщица. – А ещё пугает, сражается вместе с хозяином, убивает, защищает, скрывает намерения, вводит в заблуждение, зачаровывает… Ну, приятно было увидеть, что вы здоровы да при делах, – Зюсска отступила на шаг.