Вампир вздохнул. Его голос был совершенно серьезным.

«Брук, уверяю тебя, у нас позже будет достаточно времени для того, чтобы разобраться со всем случившимся. Но сначала тебе нужна вся твоя сила, чтобы исцелиться. Твое тело было сильно травмировано. И я хочу, чтобы ты сосредоточилась на своем выздоровлении».

Он сделал паузу, и ее сердце пропустило несколько ударов, со страхом ожидая продолжения. Брук тяжело сглотнула.

Все на самом деле было так плохо? Настолько ужасно, что он не мог даже рассказать? Она быстро проверила состояние своих внутренних органов и поняла, что то, чего она опасалась — и о чем говорило ее предчувствие — выходило за рамки физических травм. В стремлении узнать все поточнее, она позволила своему сознанию дрейфовать… назад… назад… прочь… все дальше и дальше от голоса Наполеана и его обнадеживающего присутствия, вместо этого концентрируясь на своем теле.

Она все почувствовала: тяжесть своей физической формы, боль в горле, медный привкус крови. А затем, неожиданно, боль захлестнула ее тело, подобно обрушившимся на спокойный берег цунами.

«Брук!»

Воля Наполеана захлестнула ее. Она вытянула женщину из комнаты непреодолимой силой, вырывая ее сознание из лап темного лорда, забирая назад до того, как она смогла бы осознать увиденное.

«Останься со мной еще немного, мой ангел!»

«Наполеан! — закричала она. — Что он со мной сотворил?!»

«Брук…»

«Наполеан! Скажи мне!»

«Брук… я… ты…»

«Скажи мне! Сейчас же!»

«Ты уже знаешь».

Брук зарыдала. Она ничего не могла с собой поделать. Конечно, она обо всем знала — знала все это время — но реальность не стала от этого менее суровой. Адемордна воспользовался ее телом… жестоко и многократно.

«Я буду об этом помнить?» — Слова вышли хриплыми.

«Нет, — заверил ее Наполеан. — Никогда. Твой ум и дух не присутствовали там».

Его голос звучал глухо от переполнявших эмоций. Там слышалась такая боль, уязвимость и сожаление, что, казалось, сама его душа была разбита вдребезги.

«Брук, мое сердце разбилось от этого злодеяния, и я никогда не смирюсь с тем, что не смог тебя защитить. Никогда. И это мой крест. Но поскольку твоя жизнь напрямую зависит от этого, ты должна внимательно выслушать все то, что я собираюсь сказать. И ты должна не только слушать, но и слышать, — Он сделал паузу, прежде чем продолжить. — Я прожил долгую жизнь и повидал много всего. Очень много. И именно поэтому, я узнал одну очень важную вещь. Тело представляет собой лишь временную одежду — ту, которую мы носим в разные дни нашей жизни, — но душа, сознание, это средоточие того, кем мы являемся. Каждый раз, когда травма не проходит или оскорбление продолжает терзать разум — это из-за того, что они оставили отпечаток в нашей душе».

Чтобы подчеркнуть сказанное, он снова сделал паузу.

«Когда женщина, ребенок и даже мужчина подвергаются насилию, тело полностью исцеляется. В большинстве случаев не остается и следа. Но любая травма, которая не проходит, исходит от души. Разбитое сердце, разрушенное доверие. Страх, которого раньше не было. Самобичевание, стыд, неуверенность в себе, — именно они являются истинными травмами жертв насилия, верно?»

Брук тяжело сглотнула, все еще слушая.

«Да».

«Пока ты была со мной, твоя душа оставалась нетронутой. Ведь ее просто не было в твоем теле на тот момент. Все это время тебя там не было. И клянусь своей честью, твое сердце и разум остались прежними. Без памяти, осознания или ощущения не может быть долговременной травмы. Твое тело исцелится, и ты тоже будешь невредимой».

Брук поняла, о чем он говорил. На протяжении многих лет она видела немало людей, подвергшихся физическому насилию, и вампир идеально описал все психологические последствия пережитого ими несчастья. Но было что-то еще. С ней сотворили кое-что похуже. Что-то помимо физического насилия. Нечто необратимое, о чем он умалчивал.

«Наполеан?»

«Да», — отозвался он.

«Я услышала тебя, и более-менее с тобой согласна, но есть что-то еще… кое-что, о чем ты умалчиваешь… я чувствую это всем своим нутром».

«Ты беременна, Брук, — прошептал он. — Адемордна использовал мое семя и словесный приказ, чтобы заставить тебя забеременеть».

Наступил краткий момент… опустошения. Небольшая милость. То критическое, сюрреалистическое мгновение, которое наступало после ужасной аварии, когда мозг просто выключался и изолировал жертву от реальности. Они слышали слова, ощущали происходящее вокруг или видели все своими глазами, но это просто не укладывалось у них в голове. Все вокруг замолкало. Время переставало существовать. И жертва впадала в полное оцепенение.

«Близнецами?» — спросила она отсутствующим голосом. Ее аналитический ум продолжал работать в автоматическом режиме.

«Да», — ответил он.

«Они, — она запнулась, почти проваливаясь в омут чудовищной и вполне реальной паники, — они хотя бы твои? Эти дети? Или они само зло… как и это создание?»

У Наполеана был больной голос.

«Это тоже самое, если бы ты и я… «Кровавое проклятие» не изменилось… будет одно дитя света и одно дитя тьмы… необходимое жертвоприношение также остается в силе, — Следующие слова были произнесены с отвращением, которое он не мог скрыть. — Хотя никто из нас не дал своего согласия. И ни моей, ни твоей души там не присутствовало. Тем не менее, соединились наши тела. Ребенок будет наш — твой и мой. Адемордна не сможет этого изменить».