Александр Петрович был старшим сыном родной сестры моей бабушки (см. родословную по женской линии). (Работа по составлению этой родословной закончена не была. – М. К.)

Воспоминания моего раннего детства неразрывно связаны с этой семьей, где мы бывали по праздникам (церковным и семейным) очень часто.

Припоминаю большой старый дом (8 или 10 комнат), большой двор с ледником, добротными сараями с чердаками, набитыми всяким интересным старьем, массу деревьев и кустов в саду и, главное, много приветливых и добрых людей.

Старейшей была «старенькая бабушка» Елена Маслова, мать бабушки моей Агриппины и Марфы, матери Александра, Владимира, Зинаиды, которые жили вместе. В других городах жили ее дети Антонина, Николай, Анна, Елизавета. Кроме того, был сын Федор, убитый в 1924 г. случайным выстрелом из охотничьего ружья сыном Александра от первой жены Марии, тоже Александром. Ему тогда было 10–11 лет.

Старенькая бабушка Елена жила в нашей семье до болезни Нины (т. е. до года 1927–28), а позже в доме своей дочери Марфы.

Визит к Якуниным обязательно начинался с комнаты старенькой бабушки. Мы с Ниной (а позже я один) здоровались и получали по леденцу из большой железной коробки. Бабушка Елена постоянно сидела или лежала в своей комнате. Затем мы шли за стол или во двор, где была масса интересного в любое время года.

Дядя Саша работал кассиром в банке. Это был большой, полный и очень добродушный человек. Любил рыбалку и нередко составлял компанию в рыболовных экспедициях моего отца. В тридцатых годах дядя Саша был арестован и бесследно исчез.

Дядя Володя был адвокатом, видимо, хорошим, т. к. я часто слышал о выигранных им судебных процессах. Он болел туберкулезом. В отличие от дяди Саши был худ. Ко мне относился очень тепло, любил детей. Почти ежегодно уезжал с женой Евгенией в Крым, откуда присылал открытки с видами Алупки и Ялты. Впервые о Крыме я составил какое-то впечатление по его открыткам и рассказам, которые я невольно слушал. Дядя Володя умер в Алупке вскоре после ареста дяди Саши.

Тетя Зина была моложе всех. Учительствовала в Бузулуке, а позже в Самаре. Как-то в 50-х годах, делая пересадку в Куйбышеве, я был у нее и поразился громадной библиотеке ее мужа Антимонова. После его смерти и выхода тети Зины на жалкую учительскую пенсию библиотека стала основным источником ее существования.

Мама была с ней в дружеских отношениях всю жизнь. Я переписывался с конца 70-х годов. Много сведений о родословной по женской линии получено от нее. Однако, несмотря на мои вопросы, тетя Зина ничего не сообщила о своей сестре Антонине, которая после гражданской войны оказалась в Харбине, а позже в Америке. Она была старше Зины, которой в 1990 г. исполняется 84 года.

Постепенно большая и очень дружная семья распалась. Дом заполнили многочисленные сестры и братья жены дяди Саши – тети Тони, и контакты с этой семьей прекратились.

Моя крестная Анна Петровна Леонидова была школьной подругой матери. В года моего детства она была учительницей (так же как и ее муж Николай Степанович), у них было две дочери: Вера, моя сверстница, и Таня чуть младше. Жили они в своем доме по улице Толстого. В этом доме мы также бывали, но реже, чем у Бекетовых и Клинаевых.

Мой крестный Сергей Иванович Колоярский был соучеником отца по реальному училищу. В свое время они подружились на почве рисования. Как я помню, Колоярский был учителем рисования и черчения сначала в школе, позже в техникуме. Жил он в доме своей жены, близкие отношения не сложились.

Как мне помнится, в 30-е годы он сидел лет 5, возвратился в крайнем ожесточении и буквально изливал злобу и желчь на окружающих. Однако это не оправдывает его поступка в 1951 году.

После сдачи экзаменов в Каспийском ВВМУ я получил отпуск и приехал к маме в Бузулук.

Конечно, вид у меня был блестящий и преуспевающий: капитан-лейтенант в тужурке, при кортике и белых перчатках. Однажды по пути с очередным визитом мы с мамой встретились с Колоярским и несколько минут поговорили, причем я удивился степени его озлобленности на всех и вся. Этого было достаточно, чтобы в училище пошло письмо, где правда о моей семье переплеталась с невероятно злобным вымыслом.

После моего возвращения из отпуска начались неприятности, т. к. письму по линии КГБ был дан ход.

В конечном итоге только благодаря энергичным действиям адмирала Рамишвили я отделался переводом в Балтийское ВВМУ в Калининграде. Но это отдельная эпопея.

В Бузулукский период моего детства бывали мы и в семье Герасимовых, о них я написал, говоря о Георгии.

В моей памяти сохранились еще фамилии Плешивцевых, Звягинцевых, у которых бывали родители. Я не помню, что меня туда брали в детстве.