— Вы его все еще храните?

— Конечно, у нас же еще один еврей дома остался. Не будем же мы еще раз корпеть над древнееврейским словарем, — граф прикрыл ладонью глаза и опять застонал. — Посмотри на третьей полке возле окна. Сундук не открывай, там распятия, а пергамент должен быть где-то рядом — я там все ненужное храню…

Граф вновь закрыл лицо обеими ладонями, и по лбу его пробежали две болезненные морщинки.

— Нашел!

Дору вернулся к дивану и потянулся к отцу, чтобы обмотать ему шею, но тот волевым жестом остановил его.

— Ну подумай ты хоть немного! Там же есть имя Серафимы, зачем оно нам сейчас?! Иди вычеркни его и напиши Мойзес Буэно, оно есть на подкладке шапки, которую ты без спроса дал Валентине. Будто не понимаешь, что он зло во плоти и на всех его вещах лежит проклятие… Нельзя было давать шапку Валентине, нельзя…

— Оставьте, pap'a, свои суеверия… Вы же на двери церкви уже звезду Давида выбили. Может быть, хватит…

— Прекрати! — прорычал граф. — Ты ничего не понимаешь… Для тебя все хиханьки да хаханьки. Ты ничего не понимаешь…

Дору подошел к двери и позвал Серджиу, а когда горбун явился, велел ему сходить в башню Валентины за лисьей шапкой и заодно сказал, чтобы девушка всю ночь оставалась у себя. Горбун мигом обернулся, и тогда Дору, закрыв кабинет на ключ, сел за отцовский стол, развернул потускневший от времени пергамент и стал расправлять кожу длинным ногтем.

— Papa, но я не умею читать древнееврейские письмена. Я только рисовал, что говорил мне аптекарь.

— Но ты ведь знаешь, что там написано: "Моя мама предупреждала меня никогда не связываться с Серафимой Сапожниковой!" Так вот — последние два слова и зачеркивай, поверх латиницей пиши имя нашего ростовщика, оно испанского происхождения, это не суть важно…

— А почему мы ее имя написали со строчной буквы?

— Дору, бог ты мой… Евреи пишут справа налево!

— А я вам говорил, что не желаю учиться у еврейки ни музыке, ни русскому языку! У евреев все шиворот-навыворот, даже воспитание детей! Вот, вычеркнул!

— А как бы я подходил к ней, будь у нее на шее крест?!

— Так лучше б и не подходили…

Дору снова присел на диван и опять потянулся к шее отца.

— Ну начинай ты уже соображать! У меня же голова болит! Ко лбу мне приложи пергамент! Ко лбу!

Дору аккуратно расправил кожу с таинственными письменами на лбу отца и замер.

— А почему вы думаете, что это заклинание поможет? Оно же только духов изгоняет, а сеньор Буэно, думаю, еще живой в какой-то мере, если они с Ивой по скупости не упились кровью с иммунодефицитом, забравшись куда-нибудь в Африку.

— Мой мальчик, может ад и забрал у него одну душу, но вторую он точно вселил в свою агуарьенту.

Граф прикрыл глаза и… уснул. Тогда Дору на цыпочках вышел из кабинета и прямо у дверей столкнулся с горбуном, держащим перед собой поднос, на котором возвышался стакан с чем-то кристально чистым.

— Это для отца? — поморщился Дору. — Что это?

И даже отступил на шаг.

— Сливовица, — пояснил Серджиу. — Как принято говорить у вас, кол колом вышибают.

— Ты бы ему еще чесночной похлебки принес! — взвизгнул Дору. — Сейчас же иди в подвал и вылей все это пойло!

— Помилуйте, Ваша Милость. Господин Буэно вернется и точно из меня душу вынет.

— Я сомневаюсь, что на твоем веку он вернется. Да и самогон жиденок свеженький предпочитает. Так что живо, чтобы ни одной капли не осталось!

— Но Его Сиятельству сейчас лучше выпить…

— У нас свои методы борьбы с еврейской чумой.

Дору схватил с подноса стакан, хотел было выплеснуть его содержимое на пол, но потом зажал пальцами нос и сделал глоток. Горбун решил ретироваться. Два пьяных вампира были уже выше его человеческих сил. А Дору тем временем тупо смотрел на гобелен, на котором вдруг задвигались лошади, и даже собаки побежали за невидимой добычей. И это после всего одного глотка… Бедный граф!

Ухватившись рукой за гобелен, висевший на противоположной стене, Дору толкнул рукой оконную раму и выкинул стакан в ночь. Когда же услышал звон стекла, облегченно выдохнул, хоть и забыл, как это правильно делается. Потом, как в тумане, затворил окно и уже было решил двигаться в сторону своей комнаты, как вдруг услышал спокойный голос отца, доносившийся из кабинета:

— Мой мальчик, вернись, я поделюсь с тобой лекарством.

Дору, пошатываясь, зашел в кабинет отца, с силой хлопнул дверью и чуть ли не упал рядом с диваном, на котором уже полусидел граф. Он подхватил сына и уложил рядом с собой — на голове Дору тут же оказался пергамент.

— Но вы ведь совсем не поспали… — начал было он, но быстро затих, ощутив разливающееся по лбу тепло.

— Мой мальчик, ты два часа закрывал окно, и это от одного-то глотка. Обещай никогда больше не пить ничего крепче крови. Кстати, в Торе написано, что кровь — это жизнь, и жизненные силы всех божественных созданий сосредоточены в крови. Я понимаю, что при жизни тебе не по возрасту было еще касаться этой книги…