Шрифт:
На самом деле я ненавижу рассказывать о себе, но, говоря так, я, по сути, противоречу своим словам, так что будем считать это исключением. Иногда мне кажется, что даже среди исключений я сам себе исключение. Я долгое время хотел стать писателем, потом плюнул на эту затею, и в итоге стал Бартлби. Я даже собрал свою собственную коллекцию таких же неудачников, как я. Знакомство с Евой обошлось мне дорого: я рассорился с лучшим другом. Ждал угрызений совести или хотя бы тоски, но не почувствовал ничего. Когда мне хорошо, я пою песни, которые сам сочиняю, и вообще поднимаю настроение всем, кто окажется рядом. Когда мне плохо, я думаю о том, как причиняю боль другим людям. Суммарно за девять месяцев я посетил более пятидесяти собеседований, а работал всего десять недель. Такой я человек.
– Как ты будешь жить? – спрашивает мать, вконец теряя терпение, когда звонит мне третий раз за неделю, чтобы узнать, как мои дела. А я просто молчу, слушаю её. – Ты собираешься как-то устраивать свою жизнь или нет?
– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – говорю. – Хочешь сказать, я не живу? Можно подумать, я уже умер?
Мать вздыхает. "Как я могла воспитать такого идиота?", так она, наверное, думает обо мне в этот момент. Я без труда могу представить, как в этот момент она задирает голову, обращая вопрошающий взгляд к небу. Но потом голос её смягчается.
– Я просто хочу, чтобы у тебя всё получилось.
– Да? Что именно?
Мать теряется с ответом.
– Ну, то, чем … вы… там … занимаетесь.
– Мы – это кто? – спрашиваю я, заинтригованный.
– Ты и твои друзья? – говорит мать, и это звучит как вопрос.
Перед тем, как отключится, мать просит сказать что-нибудь, что успокоит их с отцом. Я говорю, что иду завтра на собеседование. Мать радуется. Это звучит как план.
– Соглашайся на любую работу. Хватит копаться.
– Ага, – говорю. – Спасибо за совет, мам.
Я говорю: счастливо. А потом отключаюсь, пока она не передала телефон отцу.
Когда я прихожу на собеседование, у меня появляется чувство нереальности происходящего. Как будто я сплю, а собеседование мне снится. Менеджер по управлению персоналом или, как я называю её, Кукла, выглядит так же, как другие девушки, занимающие аналогичные должности в таких же компаниях. Они все для меня Куклы: одно лицо, одни вопросы. Вот эта конкретная Кукла, например, спрашивает, почему я считаю, что подхожу на должность "Специалист ОТК" в компанию, занимающуюся производством кукольных домиков и колыбелей – очень оригинальный вопрос, ага, как же.
Я отвечаю ей без всяких заготовок, даже не задумываясь:
– Потому что ваша компания предлагает соискателям вроде меня тридцатидневное обучение с узкой направленностью, которое, в свою очередь, оплачивается, как полноценный рабочий месяц, а я хочу обучаться новому. Более того, ваша компания с первого дня официально трудоустраивает новых сотрудников, оплачивает больничные листы и отпуска, что в принципе не так важно для меня: я совсем не болею. Но приятно осознавать, что компания заботится о своих работниках, согласитесь? Это располагает к продуктивной работе. В числе прочего, у вас действует смежная система оплаты труда. Оклад плюс премия. Я правильно понимаю? Хорошо. Фиксированный оклад. А чем больше и лучше я буду работать, тем выше я смогу заработать себе премию, верно? Это впечатляет. Такой подход сильно мотивирует. А ещё у меня имеется диплом по деревообработке. Я – технолог по мебели. Данная вакантная должность: моя прямая специализация. Смею вас заверить, я человек порядочный. Вы не должны верить мне на слово, я понимаю. Но у меня имеется служебная характеристика, выданная мне Вооруженными Силами, и там написана чистая правда. Дисциплинированность, исполнительность – вот мои сильные стороны.
И так далее. Я могу наговорить ей, что угодно. И даже больше.
Кукла кивает, повторяет стандартные "угу", "ага", пару раз изображает неубедительное удивление, и говорит что-то вроде "правда?" или "как интересно" – и всё это без всяких эмоций, как будто её только с конвейера сняли и посадили за стол. В итоге она показывает характер или проявляет профессионализм, в этом деле не всегда до конца ясно – в общем, делает то, что ей и положено делать в рамках её программы. Кукла спрашивает:
– Почему вы ушли с прежнего места работы?
Я изображаю смущение, как будто по моему самолюбию нанесли непоправимый удар. Но так, чтобы не выглядеть легко ранимым, чтобы она поняла: это личное. Как если бы я спросил её, что она использует во время месячных: прокладки или тампоны.
А отвечаю я то же, что говорю всем Куклам с тех пор, как уволился из фирмы "ПостельКа", чистую правду. Я говорю:
– Потому что захотел.
Кукла ожидает продолжения. Но его нет, и не будет.
– Хорошо. В таком случае, вопросов больше нет. Мы свяжемся с вами.
Или как-то так. Меняется только расстановка слов, их последовательность. Сами слова, интонация голоса, с которой это произносится, остаются без изменений. Всегда. Везде.
Мы прощаемся, обмениваемся дежурными улыбками. И я ухожу, зная, что она мне не перезвонит. Так как в любом деле, за какое бы я не взялся, находится тот, кто делает это лучше меня. Более опытный. Более коммуникабельный.
А вот то, чего не узнает ни одна Кукла.