– О, не опасайтесь, ваше сиятельное великолепие! Похоронные одежды я ему уже дарил – на пятьдесят девять лет, как положено! И он их даже еще не износил, он очень бережливый и аккуратный старик. К тому же он ведь надевает их только по праздникам.

Взгляд Ивана остановился. Или они попали в деревню зомби, или…

– А когда износит… – пробормотал гость.

– Я справлю ему новые. Как вы совершенно правильно заметили, почтение и любовь к родителям заключаются не в ползании по полу. Если соседи увидят его рядом с таким гробом в поношенном похоронном наряде, я первый умру – со стыда.

И мастер воззрился на гостя в ожидании одобрения. Тому ничего не оставалось, кроме как предоставить ожидаемое благосклонным кивком, развернуться и направиться в дом. С каждой проведенной в Вамаяси минутой он всё больше подозревал, что когда гвентянский классик сказал насчет несходимости Востока и Запада, то под Западом он подразумевал Лукоморье…

Пир начался ставшим уже традиционным коленопреклонением и челобитием. После, под самодовольную ухмылку Бу Хая, женщины принесли чай. Путники, наученные опытом, не стали искать семьсот отличий одной чашки с горячим ароматным напитком от другой, как это смог бы сделать, без сомнения, любой вамаясьский ребёнок. Они просто закрывали глаза в имитации неземного блаженства, качали головами и благостно кивали. Но чайному мастеру большего было и не надо. Как именинник, получивший в подарок новый гроб, сидел он по правую руку от Ивана и сиял.

Когда чай был испит, подали трапезу.

– Колобки из теста, бобовый сыр, ростки батата, тертая редька, горчичный корень, рис, вымоченная в уксусе лапша, утка в кисло-сладком соусе, древесные грибы муэр, сушеные ростки бамбука, кислый суп из куя, петушиный бульон с лепестками хризантемы и ломтиками лимона… – с гордостью представлял блюда Ли Жи Пень, пристроившийся по левую Иванову длань.

Не рискуя уточнить, из чего суп [38] , гости единогласно решили начать с других пунктов меню. Рядом с тарелками заботливые девушки положили серебряные палочки и отступили с поклонами.

Серафима взяла их, и принялась вертеть в руках, как бы любуясь узорами. Острый глаз ее тем временем подмечал, кто и как ими пользуется.

– Это вместо вилки? – растерянно пробормотал Агафон, взирая на палочки свои. Ли Жи, сидевший рядом, удивился:

– А что такое вилка, ваше великолепие?

– Это такое приспособление для еды, которым пользуются там, откуда я явился.

Мозг старосты сложил два и два. Глаза расширились. Щеки побледнели.

– Вилка – это… вилы? Которыми твои гуи… толкают… грешников в пламя? Поджаривают… и… ед…дят?..

– Ну я бы не стал всё так драматизировать… – уклончиво пробормотал маг. Мысль попробовать материализовать пару столовых приборов для себя и друзей мелькнула у него в голове, но тут же была выдворена как антигуманная. Вздохнув, он взялся за тот прибор, который выдали хозяева.

Иванушка, также обреченный на серебряные палочки, отметил, как их держит Бу Хай, взял точно так же [39] и попытался ухватить колобок. Колобок, будучи упитанным и воспитанным, ухватился, но подниматься с тарелки не спешил. Царевич попробовал свести палочки поплотнее – но те не двинулись ни на волос: отчего-то мешали пальцы и ладонь. Покосившись, не видит ли кто, он переложил палочки другим манером, позволявшим перемещение – но теперь они не желали раздвигаться. Он еще раз осмотрел руки вамаясьцев, увлеченно поедающих угощение – не используют ли те какие-нибудь особые приборы, или не устроены ли их пальцы по-другому, но нет: кроме материала палочек, скромного дерева, хозяйские орудия еды не отличались ничем.

После седьмой попытки расположить их правильно палочки наконец-то начали двигаться. Торжествующий Иванушка ухватил колобок, поджал, поднял, почувствовал, что тот ускользает, сжал палочки сильнее – и тут рука лукоморского витязя, привыкшая сражаться с оборотнями, драконами, чудищами и прочей нечистью, а не с едой, дрогнула. Колобок выстрелил из Иванова захвата, ударил Чая в лоб, отскочил, врезался старосте в ухо, подпрыгнул, стукнулся о щеку Агафона, отлетел… и оказался в пасти у рыжей собачки, преданно дежурившей неподалеку.

– Крученый… – с истинно вамаясьской невозмутимостью заметила Серафима.

Вамаясьцы не сказали и этого. Если бы мимо пролетела мушка, меньше эмоций она бы вызвала вряд ли. Иванушка впервые пожалел, что он не Янь Ван и не может провалиться сквозь землю.

Ее высочество тем временем покончила с грибами и уткой, и взгляд ее упал на вареных крабов величиной с кулак. Каким чудом оказались они тут, в деревне, вдалеке от моря, было неведомо, но разгадку некоторых тайн можно было отложить на потом. Крабовые палочки Сенька очень любила, и возможность выяснить, где конкретно в крабовой анатомии они растут, привлекала ее сейчас гораздо сильнее. Она ловко подцепила краба с лакового блюда, положила на тарелку… и поняла главное отличие краба от крабовых палочек.

Крабовые палочки не надо было ниоткуда выковыривать.

Слегка смущенная, она начала с того, что оборвала ему конечности – но автоматически он отчего-то не открылся. Постучала по нему палочками – тарелка задребезжала. Попробовала подковырнуть – палочка погнулась. Испуганно оглянувшись – не приметил ли кто – она сунула палочки под тарелку и вытащила из-за голенища нож. Нож не гнулся, но и краб оставался неприступным, как стены Лукоморска. Спутники ее начали заинтересованно коситься. Решив покончить с крабом раз и навсегда, она вернула его на тарелку и принялась долбить по панцирю рукоятью ножа, зажатой в кулаке. Краб в панике заметался по посудине, рассчитывая ускользнуть, и когда ему это удавалось, рукоятка с радостным бздымом врезалась в керамику, чудом оставляя ее целой. Бздыма после третьего царевна, наплевав на этикет [40] , придавила увертливое членистоногое свободной рукой. Дело пошло не сказать, чтобы продуктивнее – но громче: на стук ножа по панцирю обернулся весь стол и все обслуживающие пир женщины, и дальнейшее действо происходило уже под заинтересованными взглядами трех сотен даньдайцев.