Шрифт:
— Теперь ты меня видишь.
Камень загудел:
— Я еще не видел, как человек так тепло относится к фейри.
— Я вообще не видела, чтобы люди общались с фейри, — ее сердце сжалось. — Мы забыли о связи с землей, волнами и существами, что заботятся об этом.
— Потому мы ушли из вашего мира.
— Надеюсь, вы знаете, что по вам скучают, — кожа келпи напоминала змеиную, но была холодной и влажной. Сорча не могла перестать гладить существо, оно не было против. Она убирала руку, и келпи вскидывал голову.
— Да? — песок хлюпал под его ногами, он отходил. Сорча отследила по звукам, как он дошел до камней и сел. — Я не вижу, чтобы люди нас помнили.
— Мифы и легенды — уроки для нас. Истории о твоем виде пугают детей, и я не знаю, сколько людей думали, что их ребенок — подменыш. Они помнят вас, винят во многом фейри, хоть это их вина.
Сорча не могла изменить взгляды тех людей. Она хотела, но не собиралась вызывать огонь на себя.
— И ты верна старым обычаям?
Келпи фыркнул в ее ладонь, повернулся спиной. Она знала, чего он хотел, и покачала головой.
— Нет, друг мой. Я не хочу побывать под волнами. Иди к остальным.
Сорча похлопала по широкой спине и прошла к камням, где сидел Камень. Вода брызгала на них, но было не важно. Вода уже сделала ее платье тяжелым.
Дрожа, она поджала ноги под плащ.
— Мама следовала старым обычаям. Она научила меня, как важно оставлять молоко на подоконнике, подношения в скрытых храмах в лесу, и как нужно всегда уважать фейри.
— Умная женщина, — сказал Камень. Он смотрел на келпи, стоящие в неподвижной воде пруда. — Вот бы остальные ее слушали.
— Они считали ее ведьмой, ведь вокруг нее творилось странное. Фейри помогали, когда могли. Они не хотели, чтобы она казалась странной, только хотели помочь.
— Что с ней случилось?
Сорча поежилась, прижала подбородок к коленям и вздохнула.
— Они сожгли ее за поклонение дьяволам. Она горела почти час, потому что стоял туман, и они снова и снова разводили огонь. Мне повезло, что они не захотели сжигать ребенка.
Он посмотрел на нее.
— Они сожгли любимицу фейри?
— Не думаю, что она была любимицей. Она знала, что наш мир не будет прежним, если она оставит обычаи.
— И за это ее сожгли, — покачал головой Камень. — Они — варвары.
— Доброта есть и во тьме. Мой отец забрал меня из моей деревни и привел домой. Он принял меня как дочь, сказал своим детям, что я наравне с ними. Есть и такие люди, как он, но проще заметить плохое.
Камень хмыкнул.
— Ты по-особенному видишь мир.
— Как это?
— Даже плохое делаешь положительным. Не хочешь ни о ком думать плохо, даже о тех, кто виноват перед тобой. Я таких созданий еще не видел.
Сорча поежилась, брызги холодили ее лицо.
— А ты? Как бы ты расправился с мертвой матерью и теми, кто тебя предал?
Его словно ударили. Он отвел взгляд, сжал кулаки в гневе. Стиснул зубы.
— Месть.
— Месть? — Сорча покачала головой. — Что в ней хорошего?
— Душе будет спокойнее, если стереть тех, кто причинил боль.
— Душе спокойнее не станет, жестоко даже предлагать такое. Месть не дает проявиться милосердию.
— Ты проявила бы милосердие тем, кто убил твою мать?
— У тебя есть опыт, — она искала в его глазах правду, нашла боль, которую узнала. — Что с тобой случилось?
— Фейри — не добрые существа. Нам не позволено показывать слабости.
— Брауни приняли Боггарт в семью с готовностью. Даже после того, как она пала и вернулась, поджав хвост. Так что твой народ допускает слабость, Камень.
Он вздохнул, и это задело струны ее сердца.
— Туата де Дананн не допускают слабость. Низшие фейри куда… — он не мог подобрать слово.
— Добрее.
— Добрее, — кивнул он. — Да, они умеют прощать, а я не могу сказать такого о своем народе.
— Они не могут простить? Или не хотят?
Он коснулся раны из кристаллов на шее.
— Я не хочу отвечать на это, Сорча.
Она невольно смотрела на его горло. След был знакомым, но она не могла определить, откуда такая рана. Она видела, как мужчину почти обезглавили, и его семья принесла его к ней, надеясь, что она поможет. Она не могла вернуть его. Но след был не таким.
Она вспомнила красную кожу, паутину синяков, пустые глаза вора, что оказался не в том месте не в то время.