Вчера господин Ч. звонил Крышечкиной. Он ей сказал, что ладит палисадник. Крышечкина в это время стояла под ранеткой, с которой опали желтые листья. На ней висели одни подморщенные червивые красные плоды, штук тридцать. На яблоне, ранеточном дереве, орали воробьи, числом большие, чем число плодов. На кусте черемухи поодаль, тоже с облетевшими листьями и без единой ягодки, орали воробьи, штук пятьдесят. Куст был большущий, вековой. Воробьи перелетали с ветки на ветку и что-то обсуждали. Гомон стоял невероятный.

Хозяйка всего этого хозяйства, приуготовлявшего встречу Крышечкиной и господина Ч. была на работе. Крышечкина разговаривала по телефону, а у ног ее в это время голосисто прокукарекал петух. Господин Ч. понял, что Крышечкина тоже в деревне. Она ему об этом сказала, а крик петуха подтвердил ее слова.

А как же Крышечкина может проверить, что в деревне и господин Ч.? Его слов о палисаднике недостаточно. С таким же успехом он мог находиться где угодно. В правительстве, в метро, в медсанчасти. А говорить про палисадник.

Тонкая нить между ними не имеет названия. Тянет холодом с Байкала. Они на одном побережье. Зимой Крышечкина приедет в деревню господина Ч. Там все о нем – разговоры, снег, дым из труб. Он очень маститый. Крышечкиной покажут палисадник, который он сколотил.

Ветер будет обжигать лицо, и кони, покрытые инеем, будут стоять, сблизившись мохнатыми мордами. Между Крышечкиной и господином Ч. будет холод зимы.

Оставив господина Ч. на востоке, Крышечкина поехала для встречи с ним на запад. Ее оставление его длилось с десяти утра до шести вечера – восемь часов.

Было это так. Встала Крышечкина полседьмого утра, произвела все утренние процедуры с чувством превосходства над Западной Европой. В ее распоряжении было неизмеримое количество вод подземных, наземных и дождевых, дождевых сухих. Такими сухими бывают крылья мотыльков – они прозрачные, живые, но ничего не орошают.

Крышечка умылась подземными, питьевыми, из скважины. В будущем такого не будет. Вода будет по талонам. В счастливое времечко живут Крышечкина и господин Ч.!

Затем она позавтракала. Она съела три яйца от домашних куриц. Многим это недоступно. Многим миллиардам. Крышечкина была в родной деревне, на родной земле прадедушек и прабабушек, лелеявших и курочек, и крупный рогатый скот испокон веков. Крышечка была последняя из рода, кто родился на родной земле. Потом она пила зеленый чай с молоком из большой кастрюли. Чай был монгольский, выращенный и спрессованный в Китае. Бабушка в старые времена рубила плиты такого чая топором во дворе на чурке. И чурку, и топор тогда было хоть заваривай.

Крышечкина напилась, одела все походное, тоже китайское, но для людей всего земного шара. Выйдя из дома, Крышечкина увидела всемирное небо и мужика в потрепанной одежде, вонявшего сивухой. Такие есть во всех странах, и для чувства родины надо просто понюхать такого мужика. Их можно экспортировать с семьями. Хотя, это лишь предположение. Чувство родины у таких мужиков невероятное, и денег нет, чтобы их подкупить.

Крышечкина долго шла через две улицы, перпендикулярные друг другу. На остановке близ старой избушки с белой печной трубой, с белым палисадником, клумбой отцветающих розовых астр она заняла место в маршрутном такси. Ее соседками оказались две девчонки в бело-розовом с ранцами и айфонами. Куртка Крышечкиной была бело-малиновая, шапочка белая, джинсы из черной кожи сарлыка, туристические ботинки “Lowa”.

Мимо понеслись горы, поля и перелески, всё в соломенных осенних тонах. Крышечкиной надо было сойти у афинской городской бани, что она и сделала через два часа. Затем она поднялась на второй этаж некоего научного учреждения и стала ждать господина Ч. Наконец, тот показался.

«Едем в лес», – сказал он Крышечкиной. Крышечкина согласилась. Лес – это вам не ВДНХ. Господин Ч. купил вина, в тетрапаке, потому что штопоры для бутылок в лесу не валяются. Бананы купил – их можно не мыть, сыр и хлеб. Крышечкина подумала: простить господину Ч. пряник, или нет? Один раз он уже просил у нее прощения, но не сказал за что. Может за пряник? Крышечкина так и не решила тогда, прощать его или нет. Не решила она этого и сейчас. Господин Ч. предложил поехать в Березовку. Крышечкина не согласилась. Березовки есть везде. Можно нечаянно приехать в какую-нибудь не ту. С господином Ч. надо быть начеку.

Они вышли из автобуса и увидели дружную гряду гор, отступающих в сторону (…). Увидели высокую насыпь железной дороги, осыпанную белым доломитом и поезд «Москва-Владивосток». Читатель отсюда может догадаться, что они находились где-то между Москвой и Владивостоком. В отдалении они увидели холмы, бледные наносы песков с воткнутыми в них сосенками. Это была Сосновка, дикий лес самого удивительного вида. За одним высоким наносом, чуть поросшим сухой травой, они и укрылись. Крышечкина сняла бело-малиновую куртку «Everose» и постелила ее внутренней стороной к песку, чтобы уберечь внешнюю парадную. Было тепло. Господин Ч. размотал и снял свой полосатый шарф, но куртку не снял. Она у него была такая дорогая, что пачкать ее было нельзя. На свой полосатый шарф Крышечкина положила еду и поставила два пластиковых стаканчика. Господин Ч. разлил вино и ничего не сказал. Молча они выпили. Может быть потому молча, что слово сказанное есть ложь. Мимо них, испуганно косясь, прошел мальчик лет двенадцати, с ранцем. Он шел откуда-то издалека в сторону недостроенных домов с башенными кранами. У домов стояли вагончики. Мальчик был домашний, русский. В вагончиках если и живет кто, то строители из Средней Азии. Мальчик шел и все оглядывался. Потом дальше мальчика прошел мужчина простецкого вида. Потом слева внизу остановился серебристый внедорожник. Из него вышли парень с девушкой и стали ругаться. Они были далеко, и слов не было слышно. Девушка сидела на корточках, такая привычка есть у заключенных. Может быть, она до этого сидела в тюрьме. Потом они уехали.

Господин Ч. и Крышечкина еще налили вина и выпили. И пролили часть упаковки на расстеленный шарф. И съели по банану. Потом сыр и хлеб. Впереди стояла сосна, ствол ее на уровне человеческого роста раздваивался на два тонких стволика. Крышечкина подумала, что запомнить это место будет легко. Они еще выпили и помолчали. Их молчание было в интересах будущего повествования. Не может же господин Ч., разговаривая с Крышечкиной, называть ее «Крышечкина», а она его «Ч.». Если «Крышечкина» все же куда ни шло, то «Ч.» смахивает на «Че». Гевару.