— А ты думала, — очень честно, очень натурально и очень зло произнес Акула, не оставляя своих попыток прикоснуться к девушке, — мне приятно было видеть тебя в доме моего брата и понимать, что вы с ним трахаетесь? В голову тебе не приходило, что я могу ревновать?!

— Что?! — выдохнула Анька и зашлась в таком хохоте, что еще немного — и рот бы треснул до ушей. — А ну, отошел от меня! Отошел, кому говорю! Сел туда! И не сметь тянуть ко мне свои руки!

Акула, довольный тем, что выиграл первый раунд, уверенно уселся на указанное место и уставился на Аньку честными глазами. Анька, зло пыхтя, шлепнулась в свое кресло и лютым зверем уставилась на Акулу.

Она точно знала, кем Акула мог бы работать и зарабатывать миллионы. Миллиарды! Актером; притом весь Голливуд рыдал бы от зависти и бился в истерике и восхищении. Акула умел качественно и абсолютно правдоподобно врать. Умел подбирать слова, пробирающие до печенок, выворачивающие наизнанку.

На встрече Клуба Бывших больше всего потрясла Аньку история Регины, девочки-студентки. Регина приехала из Хакассии; кое-как, с трудом, сама устроилась в Москве, сама поступилась, без протекции училась на медика; ей было двадцать шесть, у нее была маленькая дочка, и Регина болезненно пережила развод с первым мужем.

Икая от слез, Регина рассказывала, как Акула покорил ее тем, что охотно фотографировался с ее девочкой, изображая при этом такое счастье, что регинкино сердце просто таяло. А потом он подарил девочке плюшевого зайца, покорив мимоходом еще и ее маленькое сердечко.

— Папой его разрешал называть, — рыдала Регинка. — Говорил, что раз девочка есть, то надо и мальчика… Она теперь каждый день спрашивает: «Где папа? Когда придет?». Ждет его, гада…

От Регинки ему было нужно совсем мало: несколько свиданий и секса. И только. Но даже для достижения этих незамысловатых целей он шел на эту чудовищную, циничнейшую ложь, которая быстро вскрывалась и резала по живому. До самых трепещущих нервов.

Акуле нравилось чувствовать себя неотразимым; он упивался своей властью над женщинам. Он знал, что может покорить любую, и, добиваясь своего, чувствовал свое превосходство. Ему казалось, что он покоряет Москву вместе с этими доверчивыми девочками. И скоро, совсем скоро столица послушно ляжет у его ног, потому что он-то себя мнил высшим существом.

Анька крепко запомнила эту простую и циничную историю, и сейчас видела Акулу насквозь. В его злобном эгоистичном мозгу колупались весьма простые мысли: все бабы — дуры, им можно врать, не задумываясь о последствиях, и ими пользоваться.

«Какого черта теперь тебе от меня понадобилось? — неприязненно думала Анька. — Чего ты мне щас-то врешь?»

— Какая еще ревность, — рыкнула Анька, — что ты несешь?!

— Обычная ревность, — так же злобно, даже не пытаясь мести перед ней хвостом, огрызнулся Акула. Лучшая защита — это нападение. Оскара ему, блядь… — Я любил тебя. Да, я вынужден был уехать. Я разорился — а Анри просто ходячий денежный мешок. Как ты думаешь, что я почувствовал, увидев тебя с ним?

«Как твое очко сжалось, — люто подумала Анька, — от жадности и боязни потерять кормушку — вот что ты почувствовал!»

Внезапно Анька услыхала мерзейшие голоса чертей, которые совсем недавно смеялись над Акулой. Теперь эти же самые создания пели ей в уши планы страшной мести, и Анька, откинувшись на спинку кресла, почти не слушая вранье Акулы, вдруг представила, что неплохо было б заманить Акулу в номера, раздеть его там, привязать к кровати и позвать Клуб Бывших в полном составе.

«Можно было б неплохо развлечься, разукрашивая ему яйца зеленкой или эпиллируя их воском… — жестоко думала Анька, вертя в пальцах ручку и, прищурившись, глядя в акулье холеное лицо. — Черным маркером написать на лбу «лошара», сфотать его скукожившийся член… Это была бы славная охота, маленький брат!»

— Так ты дашь мне свой телефон? — нудный голос Акулы вывел ее из приятных грез, и она, решительно чиркнув несколько цифр на отрывной страничке блокнота, кинула его Акуле.

— Пшел вон, — грубо сказала Анька. — Не отсвечивай ближайшие пару недель, понял?

Говоря о новом проекте, об Альпах и Швейцарии, Миша заметно волновался.

— Словом, — в который раз уже повторил он, хотя Анька отрапортовала ему, что Болонка проект магазина утвердила, — бросай свой собачий «Шугарель» и займись срочно Альпами. Да. Это для очень солидного человека. Да.

Голос Миши звучал торжественно и чуть дрожал, он словно не слышал, не понимал Анькиных слов про болоночью радость и торжество «Шугареля», и Анька удивилась — ну и ну! Для Путина, что ли, этот дом надо намарафетить?! Но Миша не говорил для кого.

— Не твое дело, — огрызнулся он, выкладывая перед ней снимки, от которых у Аньки глаза разбежались. — Вот этот… как там его… Виктор Юргенсон… он встретит тебя в аэропорту, отвезет в дом, поможет устроиться… Дом-то нравится?

Анька только кивнула, перебирая яркие, как рекламные буклеты, фотографии. Бахнутый в башку он, этот Юргенсон, что ли? Дом итак был оформлен так что Анька хотела присесть и пищать, рассматривая соблазнительные виды, играющий в камине огонь, классические цвета для альпийского шале. Дерево, дерево, много дерева! Беленое, цвета спелого меда, благородное коричневое… Изразцы цвета слоновой кости, оленьи рога на стенах, под потолком балки из мореного дуба…