Он сам вынул колечко и надел на палец замершей от счастья Аньки, полюбовался на игру света в гранях камешков.

— Ох, Анри, — выдавила Анька через силу, стесняясь при родителях называть его Лосем, хотя, казалось, это прозвище накрепко к нему приклеилось, и стало едва ли не вторым именем. — Я согласна, конечно же, да!

И если обозвать Лосем она его стеснялась, то забраться к нему на колени, обвить горячими руками его шею и прижаться губами к его подрагивающим губам — нет.

— Лосик мой любимый, — шептала она ему на ухо, пряча смущенное, красное лицо от взглядов родителей, — скажи, почему именно мне такое счастье?!

— Потому что ты моя, Анья, — ответил он, глядя на нее влюбленными глазами. — Это я понял с первого взгляда на тебя. С первого твоего слова. Моя. Всегда была и всегда будешь моей.

Мадам Медведица снова зашмыгала носом, аккуратно промокая подкрашенные глаза, а Миша шумно потер ладони.

— Ну, — воодушевленно произнес он, — когда?..

— Завтра подадим заявление, — ответил Лось. — Расходы беру на себя. Жить тоже станем у меня. Сегодня же. Если никто не возражает, — Анька в восторге запищала, подпрыгивая на его коленях, обнимая и прижимаясь к Лосю крепче, а Миша засопел, соображая, в чем он может переплюнуть Лося.

— Ну, уж свою дочку собрать замуж я сам могу, — сварливо ответил он. — Платье, туфли…

— Да я в фуфайке пойду! — ответила Анька. — Отпустите только!

Семейная досвадебная — тренировочная, — жизнь на московской квартире Лося Аньке тоже понравилась.

Ей нравилось засыпать с ним в обнимку, тесно прижавшись, согреваясь теплом его огромного тела. Нравилось поутру просыпаться чуть раньше и тайком пробираться на кухню, чтобы сварить Лосю кофе перед работой. Это очень быстро превратилось в своеобразный ритуал; Анька, накрутив свою счастливую фигу на макушке, готовили Лосю нехитрый завтрак, а он появлялся на кухне точно тогда, когда она наливала готовый кофе из турки в крохотную беленькую чашечку.

Кофе Анька умела варить отменный; и если ее салатики и кашки — полезное питание, точно такое же, которым обычно по утрам пичкала папу Мишу мадам Медведица, — Лось лопал молча, то кофе он пил с явным выражением блаженства на лице. Анька залазила ему на колени, Лось обхватывал ее одной рукой и просматривал какие-то документы, попивая кофеек.

Днем за Анькой заезжала мадам Медведица, и они вдвоем кружили по городу, по свадебным салонам, выбирая и подгоняя платье, примеряли украшения, туфельки. Папа Миша наприглашал на свадьбу дочери своих друзей и деловых партнеров и не хотел, чтоб Анька ударила в грязь лицом. Поэтому мадам Медведице была выдана платиновая карта и самые четкие указания, как должна выглядеть единственная дочь солидного человека, выходя замуж.

– Анечка, — вспомнила мать, когда они с Анькой усаживались в автомобиль, кое-как разместив пакеты с покупками. — Да ведь тебе подружка твоя звонила!

Впереди, по пешеходному переходу, знакомо косолапила грузная женщина в темном пальто, в меховой шапке, с сердитым красным лицом. Если бы мадам Медведицу, которая была дамой воспитанной и во всех отношениях приличной, спросили бы, что она думает об этой даме — только честно! — то мадам Медведица бы с несвойственной приличным дамам пролетарской грубостью и простотой сказала бы только одно слово — «жирная барсучиха!». И Анька бы полностью с ней согласилась.

— Какая? — не поняла Анька. Она никак не могла налюбоваться купленными чулками и не высовывала носа из пакета, размышляя, не порадовать ли ими Лося сегодня, а на свадьбу не купить ли другие?

— Да Марина же твоя! — затараторила мадам Медведица, провожая взглядом старую знакомую. — Вон, глянь — не ее ли мать пошла? Ну, точно она. Я ее еще по родительским собраниям помню. Ой, стыдоба-то какая! Я совсем забыла про Маринины звонки… Она давно уж звонила тебе, поздравляла еще с Новым годом, потом с Рождеством!.. И позавчера тоже! Еле поняла, чего она там лопочет; совсем по-русски разучилась говорить…

— Мариша! — Анька так и подскочила. — А ты что?

— А что я, — сварливо ответила мать. — Я ответила, что ты тут погрязла в своей любви, дома тебя нет, то ты в Финляндии, то в Альпах, то вот совсем от нас съехала, притираешься ты с женихом…

— Мам! — пароходной сиреной провыла Анька. — Это был бы эпик фейл — Маринку на свадьбу не позвать! Она ж меня аж в Испанию затащила, помнишь? Сеньора де Авалос!

— Да помню, — сварливо ответила она. — Своих, что ли, вам не хватает?..

— Мам, ну лучших же выбрали! — обиделась Анька. — Надо перезвонить ей, позвать обязательно!

— Зови, — вздохнула мадам Медведица. — Конечно, зови.

Дома, спешно распихав покупки по ящикам комода — типа, спрятала от Лося, — Анька ринулась звонить Маринке по скайпу, сгорая от стыда. Глянув на часы, она сообразила, что скоро и Лось подтянется, а ему надо готовить ужин.

С ужином у Аньки все было строго и четко. Папа Миша, рыкая, аки голодный зверь, требовал после работы мяса. Он говорил, что ежедневно убивает мамонта и желает видеть плоды своих трудов на своем столе, в тарелке побольше. Трепещущая плоть убиенного животного должна была наполнить его силами и желанием убивать других мамонтов — так говорил Миша, когда в нем просыпался хищник. И Анька полагала, что Лось, такой огромный, сильный и кровожадный, тоже убивает мамонтов, а следовательно, в мясе нуждается не меньше, а то и больше Миши. Значит, отбивная на ужин должна быть ему обеспечена!