Ну и куда меня опять угораздило вляпаться? Аппендикса уже нет, что на этот раз удалили? Медленно приоткрыла один глаз — комната освещалась живым огнем да мрачными сумерками за окном с тяжелыми гобеленами. В ногах почувствовала шевеление, ладонь мою кто-то крепко сжал.

— Очнулась? — одновременно тревожно, осуждающе и радостно прозвучал бархатный голос Стивника. Собственно, он и сжимал мои пальцы, сидя в ногах.

— О-о-о-у-у-ух… — простонала я со вселенским отчаянием.

Опять он! Да сколько же можно?! Этот темный королевич отпустит меня когда-нибудь?

— Это называется боль! — в голосе его засквозила злость. — Я бы мог ее облегчить, но не буду!

— Во-у-от са-а-а-дист! — то ли вслух, то ли про себя, то ли простонала, то ли произнесла я.

— Не стони, не разжалобишь! — он еще крепче сжал мою ладонь и тревожно вгляделся в глаза, — в том, что ты сейчас покалеченная, со сломанными ребрами и сотрясением мозга стонешь от боли виновата сама!

— У-у-у зо-о-обый ду-у-у-ак! — злилась я, но язык почему-то заплетался, не давая внятно произносить слова.

Стивник со свистом вздохнул, и с нарастающей тревогой поглядел на меня:

— Сильно болит, маленькая?

— По-о-ол к шо-о-о-ту! — послала я его, злясь, что он меня не понимает.

— Сейчас, сейчас, потерпи! — он потянулся к жестяному кувшинчику, отвинтил крышку и зачерпнул желтоватой густой мази. — Последняя втирка от Годии. Ну, ничего, еще привезу. Сейчас, моя хорошая!

Я тут же ощутила его теплые пальцы чуть повыше живота, влажные и приятно скользившие от мази. По комнате поплыл густой запах болота и душистых горьковатых трав.

— О-у-у-у-сти — требовала я прекратить сладкую экзекуцию.

— Все, все, сейчас полегчает, — он убрал руки, накрыл меня чем-то теплым и улыбнулся. — Как же я рад, что ты не разбилась!

Улыбайся, принц, не улыбайся, мой внутренний Станиславский тебе не верит!

— Вот так, не говори, не трать силы понапрасну. Мазь избавит от боли и поможет косточкам побыстрее срастись.

А вот это бы не плохо. Понятия не имею, как себя ведут при сломанных ребрах. Вернее, уже имею, но есть парочка вопросов. Нужно ли лежать в гипсе пару месяцев? Пить глюконат кальция и кушать «дрожалку» от холодца? Жаль, что «гугл» тут не окей!

— Лив, выслушай меня внимательно, — тон его стал серьезен. — Сейчас ты находишься в Блонске, во дворце. Служанка Матри будет присматривать за тобой. Живая, живая, — кивнул он, завидев ужас в моих глазах, — я должен уехать кое-что выяснить, заодно и лекарства от Годии привезу, а может и ее саму. Вдвоем, мы тебя быстро на ноги поставим.

Ага, и в зомби превратите. Слышали эти сказки. Великий режиссер ранее высказал свое мнение.

— Лив, я тебе потом все объясню, — он нагнулся ко мне так близко и прошептал, щекоча дыханием мочку уха. — Никому тут ничего не рассказывай ни про себя, ни про обсерваторию. Это опасно. Я вернусь, и мы придумаем что-нибудь. Если кто-то спросит, что с тобой случилось…

— Ты ме-е-я-а из-ил до поусме-е-ти., — само как-то вырвалось.

— Именно, — очаровательно улыбнулся он и коснулся губами моих губ, задержался на несколько мгновений, прикрыл глаза и, пожелав «выздоравливай», вышел из комнаты.

Сидел за ручку ее держал! На ушко что-то ей нашептывал! Флер ревностно наблюдала за голубками в замочную скважину, и злость ее росла: мало того, неизвестно чем ее благоверный и эта выскочка занимались несколько дней вне дворца, так он ее на руках без чувств приволок! Ни стыда, ни совести! При живой невесте привезти во дворец безродную вторженку и привечать ее! Нет, такого Флер не должна допускать! А то, того и гляди, сама до рабыни скатится, а эта… ведь еще ни разу Стивник ни на кого так не смотрел, и это был весьма тревожный знак.

Флер прикрыла глаза, стараясь вспомнить лицо девчонки во всех подробностях: ну, глаза большие, носик маленький, губки пухлые! Что здесь такого? Невеста резко подскочила к тяжелому бронзовому зеркалу в золоченной раме. Придирчиво оглядела себя: высокая, статная, фигуристая. На щеках румянец, нос аккуратный и прямой, чуть тронутый веснушками, в форме сердца красиво очерченные губы, а в карих глазах горит непокорный огонь. Она — настоящая королева, а не та несчастная вторженка, на которую без слез и не взглянешь…

Стивник уехал, отлично! Самое время познакомится с соперницей, и показать ее место во дворце. А еще лучше, избавиться ненароком, от греха подальше.

Матри с превеликим сочувствием поглядывала на меня, пока кормила бульоном с ложечки.

— Ох, горемычная, как же тебя алье Стивник отдубасил! — изредка вздыхала она. — Ну, точно, словно с крыши скинул! Хорошо, хоть жива осталась.

Я мудро молчала, боясь сболтнуть лишнего. Мало ли? Доверять тут никому не хотелось.