– Совсем не похоже на то, что я слышала от другого человека, – заметила Сова.

– Я никогда этих стихов не слышал, – сказал Наимудрейший. – Но, по правде говоря, – это ужасный вздор!

Александр ничего не сказал; он сел на песок и закрыл лицо руками; ему не верилось, что можно помнить каждое слово, а словами выразить совершенно иное.

– Он ничего объяснить не может, – брезгливо сказала Сова.

И, повернувшись к Александру, прибавила:

– Читай дальше.

– А что означает «честных правил» у вас, людей? – спросил наимудрейший. – Объясни мне хотя бы это.

– Это означает блюсти правила чести, то есть иметь в сердце верность определённым человеческим принципам, – сказал Александр.

Он и сам понимал, что это всё только на словах. Ему не хотелось больше об этом говорить.

– Читай дальше, – торопила его Сова. – «Какое низкое коварство…»

Александр не посмел ослушаться большую птицу, хоть и был уверен, что всё опять получится не так, и дрожащим голосом продолжил:

Какое низкое коварство

Полуживого забивать,

Ему подушки поправлять,

Печально подменять лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!»

– Зачем читать всю эту ерунду, – прервал её Наимудрейший, – если ты всё равно ничего в этом не понимаешь и не можешь ничего объяснить? Такой тарабарщины я в своей длинной жизни ещё не слыхал!

– Да, пожалуй, хватит, – сказала Сова к великой радости Александра.

– Ты понял, почему не можешь правильно прочитать? – продолжала Сова. – Или пусть лучше Наимудрейший переведёт тебе наши стихотворения?

– Пожалуйста, ваши стихотворения, если можно, – отвечал Александр так подавленно, что Сова только махнула крыльями.

– О вкусах не спорят, – заметила она обиженно. – Расскажи ему о вашей еде, старина.

Наимудрейший глубоко вздохнул и издавая треск, прочитал звериный стих:

Морские водоросли я люблю,

Сияет их листва зелёной густотой,

Их добывая, панцирем скрипим,

Перебираясь мы на берег вразнобой.

Еда всегда для нашей жизни смысл,

Хоть говорим обратное мы все.

Ну, а поев, мы видим в синеве,

Как безмятежно рыбы плавают в реке.

Еду люблю я сердцу вопреки!

Прошу капусты от тоски.

Я не забуду никогда

Дары природы для себя.

Добыв еду живу я гордо,

Ползу по берегу с довольной мордой!

Ведь выжил я, и я поел:

Я весел, горд и очень смел.

– Повтори ещё! – сказала Сова.

Наимудрейший открыл было рот, но в эту минуту Сова вдруг опомнилась:

– Изгнание!

– Что, опять Азалия? – спросила Черепаха.

– Полетели! – сказала Сова, схватив Александра за плечи, так и не послушав стихотворение ещё раз.

– А кого изгоняют? – спросил, задыхаясь от ветра в лицо, Александр.

Но Сова только повторяла:

– Летим! Летим!

И прибавила скорость.

А ветер с водоёма доносил слова:

Любимая,

Любимая еда!

Они звучали всё тише и тише, пока Александра не унесли в полёте достаточно далеко.

Азалия и мэр сидели за большим столом большого зала мэрии. Зал был просторный. Стены отделаны белым мрамором. Остальные присутствующие в зале сидели на мебели бежевого цвета и, кому не хватило мест, сидели на стульях из красного дерева. Самые низкие социальные слои просто толпились вокруг, просматривая каждую деталь обстановки и событий. Перед столом стоял в наручниках мужчина, что был с чертежами в тубусе. Возле мэра вертелся Максим – в одной руке он держал тубус, а в другой какие-то бумаги. Посередине стоял ещё один стол, поменьше, а на нём – фарфоровая посуда с печеньем и сладостями. Вид у них был такой аппетитный, что у Александра забурчало в животе.

«Скорее бы уже закончили эти разборки, – подумал он, – и подали поесть».

Особых надежд на это, однако, не было, и он начал осматриваться вокруг, чтобы как-то скоротать это время.

Раньше до мутации животных Александр часто бывал на официальных судах, хотя сейчас это нельзя было назвать судом, но что-то напоминающее суд из себя это представляло. Ему было немного приятно вспомнить свою прежнюю работу полицейского.

– Судя по виду, – сказал он про себя, – тот мужчина в рясе судит.