– Ну, как дела, сын?

– Я есть хочу.

– Очень хорошо, сейчас я прикажу подать тебе ужин, – ''новоиспеченный'' отец как- то странно рассматривал Андрейку.

– Что-то то не так?

– Завтра к тебе придет учитель.

– Зачем?

– Не думаешь же ты, что я позволю своему сыну расти неучем?

– Но мы так не договаривались, – попытался было возразить мальчик.

Мужчина прошел в комнату и расположился в большом кожаном кресле.

– Ты будешь ставить мне условия? Я из Гарварда выписал для твоего всеобщего образования учителя, а ты задаешь глупые вопросы? Два часа ты будешь заниматься, а потом делай, что хочешь.

Мужчина поднялся и подошел к двери.

– Когда захочешь есть, позвони, – отец кивнул в сторону журнального столика, стоящего у двери, на котором лежал небольшой колокольчик. – Гувернантка принесет тебе все необходимое.

Мужчина вышел, а Андрейка тут же забыл и о разговоре, и о голоде, и вернулся к своим играм.

,**********************************

Дни летели, летели недели. Андрейка, казалось, был счастлив, но с каждым новым днем ему почему-то то все сильнее хотелось чего- то иного. Так хотелось увидеть одноклассников, похвастаться, поделиться радостью, даже к своему врагу, Леньке Игнатьеву, с которым едва не каждый день дрался, он сейчас чувствовал какую – то нежность, как к давно забытому другу.

А что говорить о Кольке Рогозине и Мишке Косоворотове – вот кто бы реально за него, Андрейку, порадовался!

Но разговаривать было не с кем, тем более делиться переполняющими его душу ощущениями. Вечно молчаливая, с недовольным лицом, гувернантка да занудливый англичанин, со своим чисто, – английским диалектом и классическим педантизмом.

Выждав еще несколько дней, Андрейка, все же решил заговорить хотя бы с гувернанткой, которую про себя называл " корюшкой" .Ее гладко зачесанные назад волосы и вечное молчание , ассоциировались у него со средиземноморской рыбой, а почему средиземноморской, Андрейка и сам толком не понимал. Худощавое телосложение и греческой формы нос, узкие, постоянно сжатые губы делали ее лицо сердитым и вечно недовольным, особенно, когда она смотрела на мальчика.

Но она была единственная, с кем Андрейка виделся в последнее время. Отец больше не навещал его, мальчик был предоставлен сам себе, он играл сколько ему вздумается, и никто слова не говорил против. Лишь раз в два дня к мальчику приходил пожилой учитель из Гарварда, обучая его языку Уильяма Шекспира и английской грамматике. Разговаривать со стариком было бесполезно- он ни слова не понимал по-русски, лишь улыбался своей глупой английской улыбкой, на фразы Андрейки. Когда же, свободный от мучительных и нудных занятий, мальчик засыпал прямо на ковре, среди игрушек или за монитором компьютера, ему грезились его школьные друзья, лестничные пролеты, где всей оравой носились на переменах, сбивая друг друга и учителей, Лизка, со своей фразой: "Ба-атик, поигай со мной, ну позалуста", мама, с добрыми, ясными глазами, нежно глядящими на сына…

Если во сне он видел маму, она каждый раз подходила к нему и гладила маленькой ладонью его русую голову: " Бедный мой, мальчик, тебе не хватает тепла…"

Просыпался Андрейка с тяжёлым сердцем, не понимая, что происходит и где он находится. Ему опостылели машины, стали безразличны игровые приставки, опротивела вся эта обстановка. Иногда, замерзая под утро, он сжимался калачиком, пытаясь согреться, инстинктивно подлезал под плюшевого медведя, вдвое больше него самого, но просыпался в полном одиночестве, как и прежде. Все чаще стали всплывать воспоминания его, казалось, теперь, далекого детства, когда, засыпая, мама нежно ерошила непослушную челку, укрывала одеялом и касалась теплыми губами его щеки.

–Мама, – Андрейка резко вскочил и ударился головой о письменный стол. Потерев ушибленное место, он вспомнил, что вечером играл допоздна и, видимо, уснул тут же.

Никто не заходил к нему, не проведал, не посмотрел, что с ним и где он?

Что за родители такие! Андрейка решил расспросить гувернантку. Как только она вошла с подносом, мальчик подошел и попытался взять поднос из ее рук, но та вдруг резко отодвинулась.

– Я не причиню Вам ничего плохого, только скажите, можно ли мне увидеть маму?

– Это ни к чему, – впервые за все время мальчик услышал голос гувернантки, он был такой же отталкивающий, как и ее внешность.

– Вы что, меня не услышали? Я хочу видеть своих родителей! Я хочу выйти погулять.

– Хорошо, я открою окно.

Андрейка разозлился.

– Какое окно? Я хочу на улицу!

Ответ был отрицательным.

– Какое сейчас время года?

Андрейка повернулся к окну и лишь теперь заметил на окнах решетки. Раньше, при закрытых шторах, он как-то то не обращал внимания на такие мелочи, как окно- слишком был занят играми и удовольствиями, но сейчас этот факт его ошеломил.

– Я хочу на свежий воздух, – в его голосе прозвучали высокие нотки.

Гувернантка молча исчезла, а когда мальчик ринулся за ней, наткнулся на запертую дверь. Он продолжал стучать по дубовой двери, пока не заболели кисти рук.

– Мама…

В эту минуту тяжелая дверь открылась и в комнату вплыла " корюшка".

– Вас ждут, следуйте за мной.

– Кто ждет?

– Ваши родители, – так же холодно ответила гувернантка.

Андрейка впервые шел по такому дорогому дому. Он ничуть не сомневался, что картины, украшающие стены длинного коридора, являются оригиналами. Однажды он видел по телевизору передачу о каких-то художниках прошлого столетия. Передача была скучная, неинтересная, но все, что ребенок запомнил из нахлынувшей информации, так это то, что существуют полотна как оригиналы, так и копии, и что первые намного дороже вторых. Ноги мальчика утопали в пушистых коврах персидской работы, покрывших пол; стулья и диваны, укрытые золочеными покрывалами, создавали ощущение, словно попадаешь в другой мир прошлых лет, а точнее будто идешь не по дому, а по музею.