Уже скоро они добрались до лазарета. Отворилась дверь, и множество измученных красных глаз уставились на вошедшую в мрак Атлу. Осмотрев полумертвые лица, Атла быстро и безошибочно узнала ту, которая когда-то забрала у нее гордость. Лица этих пяти женщин были выгравированы острым резцом у нее на сердце, и ошибиться она не могла. Дама, казалось, уже была мертва. Атла присела возле неё на колени и коснулась ее холодной руки.

— Отдайте мне мою гордость, — прошептала она.

Женщина медленно открыла глаза и бесшумно повернула голову по направлению Атлы. Возле носа и ушей ее были разводы от запекшейся крови, а в глазах просматривались кровавые порывы тонких жилок. Узнав Атлу, женщина перепугалась и стала хрипло кашлять. Она пыталась что-то сказать, но из её дрожащих уст вылетала только тишина. Приведшая её сюда оилка прищурилась и стала пытаться разобрать слова своей подруги, но это было бесполезно. Возвращать Атле гордость та не хотела, это было ясно без слов.

— Успокойся, прошу, соберись и верни девочки её гордость, — наигранно ласково и душевно произнесла оилка, обвив руку подруги своей рукой. — Наша героиня это заслужила.

Женщина из последних сил мотала головой, показывая, что не согласна с милосердием своей живой беременной подруги.

— Не упрямься! — просила её она.

Женщина молча посмотрела на неё, затем недоверительно на Атлу и, осознав, что не может издать и звука, стала медленными и слабыми движениями рук рисовать что-то на своей тунике. Она макала палец в собственную кровь, струящуюся из уголков губ, и выводила витиеватый символ. Красная змейка, закрученная в спираль, села на ее белоснежное платье.

Знак символизировал запретную силу и был для оилов чем-то вроде сигнала «стоп». И Атла, и оилка расшифровали послание верно, но знак не остановил их.

Женщина с досадой махнула головою, демонстрируя, что игнорирует призыв своей умирающей подруги.

— Прости, но в таком случае я вынуждена украсть у тебя ее гордость.

Оилка схватила голову подруги руками и приподняла над ложем. Она направила ей в лицо прямой взгляд, приподняла её веки своими пальцами и стала вытягивать из той гордость Атлы. Выглядело это страшно. Их тела дрожали, а зрачки были сильно расширены. Стало жарко. Атла отпрянула назад. Но все быстро стихло, больная женщина, казалось, вовсе умерла, а живая оилка сидела скорчившись от боли.

— Смотри на меня! — резко вскрикнула она, потянувшись ладонью к подбородку Атлы.

Атла с трепетом и волнением посмотрела на оилку. Её зрачки по-прежнему вращались, постепенно разгоняясь, как колесо. Она не задерживала гордость в себе, а была лишь проводником. Атла стала ощущать, что наполняется чем-то новым — точнее, давно забытым. Да, это была её гордость. Та самая сильная, долгожданная, настоящая и живая, по которой она так истосковалась.

Атла глубоко вздохнула и прикрыла глаза, а открыв их, чуть было не ослепла от яркого голубого свечения, загоревшегося повсюду. Сладкое, приятное тепло разлилось по её телу. Ей стало легче дышать, хотелось плакать от счастья, но девушка сдержалась, ведь гордость уже была с ней.

Затем пришло осмысление. Атла нахмурилась, встала и взволнованно побежала из лазарета вон. Вырвавшись за дверь, она остановилась, отдышалась и медленно поползла по стене на пол. Так плохо и душно ей еще никогда не было. Её гордость была запятнана, попрана и обращена в лохмотья. Все внутри нее бунтовало. Атла почувствовала тошноту. В один миг она вспомнила все: гадкие туалеты, воровство, рабство, грязь, скверный запах, мерзких орущих людишек, подлость и беспринципность ее прежнего злого мира и её самой. В какой-то момент ей захотелось убить себя, стереть свою мерзкую, продажную, подлую, унизившуюся перед всем миром душу с лица вселенной. Слезы градом посыпались из её глаз. Этот позор ей не смыть с себя ни одной из великих вод. Оскорбленная душа великой крамовской жрицы взвыла в ней. Её руки тряслись, а глаза наливались ненавистью к проклятым оилам.

Тень Атлы мелькала за дверью. Оилы видели её буйство, но растерянно молчали.

— Что ты наделала! — простонала умирающая, выплюнув кровь.

Женщина растерянно и с раскаянием смотрела на неё, она и сама уже осознала, что допустила непоправимую ошибку.

— Ты недооценила её гордость! Можно было отдать ей любое другое чувство, но не гордость. Не поверила мне, той, что таскала всю эту тяжесть шесть лет. Она же вся соткана из неё. Мы навсегда потеряли эту девочку, — прошипела оилка и ушла в мир иной.

Мертвая рука бесшумно упала на металл. Женщина уставилась на спиралевидный знак и в испуге прижала ладонь к губам. Атлы уже и след простыл. Оилка кинулась за ней, но разгоряченную жрицу было не догнать. По пути встречались свежие трупы. У Атлы был смертельный луч, и она обезумела.

Сначала крамовка вытрясла из души мерзкой второй оилки свою жадность, она вспыхнула фиолетовым, отчего желание сиюминутно вернуть себе все краски только усилилось, затем она вырвала из сердца третьей рыжевласой бестии свой гнев, после чего, вооруженную свежим гневом и контрастом, её было не под силу остановить уже никому. Она крушила и уничтожала все без разбора. Жалкая попытка кинуться к ней и успокоить со стороны беременной оилки, хранительницы страха Атлы, закончилась тем, что девушка вернула себе свой страх в том числе.

— Постой! — молила её оилка, стоя на коленях и обвивая ноги Атлы руками. — Если ты заберешь у меня свой страх сейчас, моя дочь родится без страха! — рыдала она. — Потерпи недолго, и я верну тебе твой страх!

Но Атла больше не верила никому и больше всех не верила именно этой женщине. Схватив её за рыжие кудри, посмотрев ей в глаза, приставив смертельный луч к её округлому животу, она вернула себе весь свой страх сполна.

— Твоему ребенку страх не потребуется. Только бесстрашие сможет вас спасти, а на меня больше не рассчитывайте! — произнесла она и оттолкнула оилку.