Это был мальчик лет восьми с длинными изумрудными волосами, заплетенными в косу, и такими же изумрудными, удивительными, наполненными какой-то невообразимой чистотой, глазами. Он был худ, почти прозрачен, в белых балахонных одеждах, отчего его тело казалось еще тоньше.

– Я рад тебя видеть, – пропел мальчик своим мелодичным голосом. – Я вижу, ты меня не помнишь. Я – Эйех.

Удивительное создание еле заметно улыбнулась, а Айсар не нашелся, что ответить и просто кивнул.

– Я должен тебе кое-что поведать.

– Что? – седоволосый несколько отошел от увиденного и решил поддержать разговор.

В представлении Айсайар смысла не видел, ведь Эйех и так звал его сквозь грань по имени.

– Отец передал, что тебе нужно торопиться, но не спешить. Что ты должен все вспомнить, но забыть. И что теперь ему не верят, – удивительный ребенок повторил явно заученную фразу и обратил свой взор прямо на Айсара.

– Кому не верят? Чей отец? Куда мне нужно торопиться?

– Когда тебе понадобится помощь, многие придут, но другие, и их тоже не мало, захотят увидеть твое падение, – так же невозмутимо продолжил мальчик. – Это все, что я могу тебе сказать.

– Так ты же ничего толком не сказал! – возмутился Айсайар.

– А больше тебе и не нужно. Тебе поможет твоя память и та, которую ты украл.

Силуэт Эйеха поплыл, растворяясь в лесной сырости.

– Стой! Я не понял, что я должен делать? – крикнул в пустоту Айсар. – Или не должен…

Что имел в виду маленький собеседник? О каком падении он говорил? Встреча с Эйехом явно породила больше вопросов, чем дала ответов. Айсайар чувствовал себя обманутым – он думал, что получит ответы, ему почему-то казалось, что голос, звавший его, связан с той погибающей девушкой, но мальчик только еще больше все запутал. Единственное, что почувствовал седовласый, так это то, что Дарья имеет к этому отношение, ведь он, можно сказать, украл ее из ее мира. Впрочем, как и многих других. Осталось понять, к чему «этому».

Лес продолжал молчать, оставляя без внимания седоволосого человека в капюшоне и его многочисленные вопросы. Вскоре Айсайар тоже покинул безмолвных великанов, шагнув в переход.

Дарья

Цветущие старые липы пахли просто невероятно. Я прикрыла глаза, вдыхая как можно глубже неповторимый сладковатый аромат. Мне казалось, я бы вечность могла просидеть здесь – на облезлой лавке, в липовом парке, в самом центре города. Это место было своеобразным убежищем для моей души. Я приходила сюда каждый раз, когда не могла разобраться в себе или когда разбиралась слишком хорошо, чтобы понять, что моя жизнь в шестнадцать лет уже повернула куда-то не туда. Сейчас был именно тот случай.

Я сидела, взобравшись на лавку с ногами, положив подбородок на колени, и смотрела, как упитанные голуби выискивают крошки на выщербленном асфальте. Отчаяние захлестывало меня, то накрывало с головой, то позволяло глотнуть немного воздуха, чтобы после сразу же окатить новой волной тревоги, погрузить под воду. Женщина, с которой я жила (бабушкой я ее никогда не называла), сообщила мне, что следующие два года до своего совершеннолетия я проведу в интернате. Я слишком своенравная и взбалмошная, говорила она, и ее бедные нервные клетки уже слишком нервные, чтобы меня терпеть. Хотя, если быть честными, то они никогда у нее не были спокойными.

Мои родители погибли уже давно, причем смерть их была предсказуемой: мать умерла от передозировки запрещенных веществ, отец ушел следом за ней: что-то не поделил с кем-то важным в тюрьме. Я была совсем маленькой, и толком не помню ни одного из них. Только какие-то не связанные между собой обрывки воспоминаний всплывали периодически в моем сознании. Но нельзя сказать, что я дорожила ими. Скорее, наоборот – гнала их прочь. Женщина, с которой я жила, напротив, лелеяла память о родственниках, подпитывая ею ненависть ко мне. И я даже могла ее оправдать за все побои и унижения – она ведь видела во мне их, людей, которые покрыли ее, тогда еще не седую голову позором. Но ее идея с детским домом просто выбила из меня весь воздух. Несмотря на отвратительную атмосферу дома, у меня были друзья, была школа, в которой я училась практически на отлично. Мне этого хватало, чтобы быть счастливой. А теперь женщина, с которой я жила, хотела лишить меня и этого!

Обида сдавила грудь так сильно, словно кто-то жестокий положил мне прямо на сердце тяжелый камень. Голуби стали смазанными, а тротуар удивительным образом выровнялся, приобретая неведомую ранее привлекательность. Я всхлипнула и совсем не как взрослая вытерла нос рукой.

– Однажды я оказался в Ливерпуле, – голос рядом прозвучал так неожиданно, что я подпрыгнула, краснея от стыда за детское поведение. – Так вот, там на берегу я увидел прекрасное здание. Оно называется Ройал Лайвер Билдинг. Оно казалось мне самым величественным и прекрасным из того, что я видел в жизни, и я подумал, что в этом дворце должен жить Бог. Я принял Ройал Лайвер Билдинг за церковь, а оказалось, что это всего лишь офисное здание с красивым фасадом.

Молодой человек замолчал, глядя куда-то вдаль. Я, глядя на него в упор, ждала продолжения истории. Внешность его мне показалась удивительно привлекательной: смоляные волосы, закинутые назад, прямой тонкий нос, впалые щеки, полуприкрытые темные глаза под пушистыми ресницами, изогнутые черные брови… За свои шестнадцать лет красивее мужчины я не видела. Даже в кино.

Совсем некстати я шмыгнула носом, и парень, будто бы очнувшись от созерцания своей собственной души, повернулся ко мне.