— Ладно, разберёмся на месте, — ответил Высоцкий, — а дальше что?

— Дальше обед в кремлевской столовой, заодно с руководством области познакомитесь, у них аж глаза загорелись, когда я и им про такую возможность сказал…

— Хорошо, познакомимся, кто у вас сейчас главный-то?

— Христораднов Юрий Николаич… а дальше возвращаемся на Автозавод и в 17–00 встреча с работниками ГАЗа, главный конвейер, участок конечной сборки, там временные трибуны вчера сколотили, пять тыщ должно влезть. Потом до ночи как получится по обстоятельствам. Завтра три концерта в Нагорном Дворце спорта, в 12, в 16 и в 19 часов…

— А что, у вас еще и Подгорный дворец есть? — ехидно уточнил Семёныч.

— Не, Подгорный это в Кремле… был… а у нас ещё Автозаводский есть, вон его из окна видно, — показал я.

— Так что там насчёт чая-то? — это уже Марина в разговор вступила.

— Чай цейлонский, со слоном, на кухне дожидается — пошли?

— Да, — вспомнила Марина, — Володя никому автографов не даёт, принцип у него такой — верно, Володя?

— Точно, фотографироваться это пожалуйста, но подписей своих я никогда не раздаю… сам не знаю почему.

— Хорошо, учтём, — сказал я, — а сейчас чай.

– --

Обратно мы вернулись уже в двенадцатом часу ночи — всё прошло просто замечательно… но не совсем уж всё, была одна накладка по дороге из института на ГАЗ, но нестрашная, колесо спустило. Заменил с володиной помощью за пятнадцать минут, а в остальном идеальная программа вышла. Как я впрочем и ожидал, ко мне вопросов почти что не было, народ ждал концерта Высоцкого так, что аж кушать не мог. А он не чинился, выходил и пел, в промежутках между песнями меня помянул пару раз добрым словом, а больше ничего и не надо.

На ГАЗе была жуткая давка на входе в цех, намеченный для встречи — так-то там около сто тыщ народу работает, и все они хотели поприсутствовать. Пришлось организовывать жесткий контроль на входе, прошли только те, кто работал в этом цехе, плюс специально приглашённые, билетики в профкоме напечатали. Перед остальными Высоцкий извинился лично, пригласив всех не попавших в цех на завтрашние концерты.

Да, Янклович у меня почему-то интересовался с самого начала, что можно петь, а что не надо, так я ответил, что в стране гласность, поэтому никаких указаний нет и не будет. Так перед учеными он в основном концептуальные песни исполнял типа «Дома» или «Кривой и нелегкой», а в цеху уж облегченную программу исполнил, от «Разговора до телевизора» до «Инструктажа перед поездкой за рубеж», даже блатной лирикой разбавил. И Христораднов был очень рад встрече, когда у нас перерыв на обед был и мы в кремлевскую столовку зарулили (менты на въезде пропустили кстати говоря мою копейку внутрь Кремля, когда увидели, кто там сидит, даже честь отдали), аж светился весь, но перед ним уж Володя петь не стал.

А когда всё закончилось и народ занял очередь в ванную сполоснуться после тяжелого дня, Высоцкий вдруг сделал мне знак и отозвал в пустую комнату.

— Мне говорили, что ты будущее можешь видеть, это правда?

— Было у меня такое дело, но в последнее время что-то почти пропало, — отозвался я.

— Про меня можешь что-то сказать? Сколько мне осталось на этом свете?

Я подумал, а потом выпалил:

— Два года… чуть меньше даже — июль 80-го, во время Олимпиады.

— От чего?

— Вскрытия не будет, так что точного подтверждения нет, но судя по всему от передоза.

— Где меня похоронят?

— На Ваганьковском кладбище, прямо возле входа, памятник Рукавишников сделает. Половина Москвы хоронить придёт…

— Что-то можно сделать, чтоб оттянуть это дело?

— Конечно можно, дорогой Семёныч, будущее же жёстко не определено, я тебе только его наиболее вероятный вариант оттранслировал.

— И что например, может ты и это знаешь?

— Знать не знаю, но кое о чём догадаться наверно смогу, пойдём на кухню…

На кухне сидели Марина с Анечкой и тихо-мирно беседовали о чём-то своём, о женском. Я извинился за вторжение в их беседу и попросил Аню заварить той самой травки в двух разных посудах, понемножку, по чайной ложечке. Аня сказала «ага» и послушно начала процесс заварки, а Марина немного обеспокоенно спросила меня, в чём собственно говоря дело. Тогда я взял её за локоть и вывел в ту самую пустую комнату.

— Видишь ли, Марина, дело в том, что Володя конечно гений и достояние всего советского народа, но ты не хуже меня знаешь, куда он летит последние лет 5–6… знаешь ведь?

— Знаю конечно, — просто ответила она, — в пропасть он летит, а ты что, можешь что-то с этим сделать?

— Стопроцентной гарантии не дам, но может что-то и получиться…

И далее я ей вывалил историю с бабкой Прасковьей и волшебными травами.

— На себе уже попробовал — результат убойный, абсолютное отвращение ко всему спиртному, в рот не лезет. Это травка из одного мешочка, с синей завязочкой, но есть еще и красненькая завязка, вот она, я так подозреваю, и нужна Володе до зарезу…