– Не пущу. Никуда не пущу. Никогда.

Злата горько прошептала:

– Ты ничего не знаешь… Я не такая, как ты, наверное, думаешь… Я должна тебе всё сама рассказать… Пока другие не рассказали…

– Я всё знаю. Ну, во всяком случае, многое. И мне наплевать. И тебе должно быть наплевать. – И в ответ на её поражённый взгляд он скорчил грозную рожу и прижал её к себе, обхватив за плечи.

По закону подлости именно в этот момент дети переключились с Миши и Насти на них. Мишка громко крикнул:

– Ура нашей Злате Андревне и её Павлу! Если бы не они, то мы бы позорно продули!

Все обернулись к ним, Злата слабо пискнула, дёрнулась, чтобы отскочить от Павла. Но напрасно. Он и не собирался опускать руку, лишь повернул её лицом к ученикам. И ей ничего не оставалось делать, как улыбаться детям и ему, в ужасе думая о том, какие слухи теперь пойдут по школе и окрестностям.

Они медленно ехали по заснеженным улицам. В «Ауди» было тепло, Злата расстегнула оставшиеся пуговицы на дублёнке и подумала, что надо бы завтра попробовать поискать у катка оторванные. Хотя безнадёжно, наверное, - скорее всего их благополучно втоптали в снег, и теперь ничего не найдёшь. Обидно. Пуговки были красивые, их бабушка сделала их сама и украсила вышитыми узорами. Они получились необыкновенными и оригинальными. И бабушка радовалась, что таких больше нет. А Злата частенько любовалась ими.

Она расстроено поёжилась и сунула руки в карманы – уж больно замёрзла. И тут же изумлённо замерла, энергично порылась и вынула руку. На раскрытой ладони лежали обе потерянные пуговицы. Она воззрилась на них, как на какое-то невероятное чудо. Посмотрела пару секунд и потрясённо взглянула на Павла, тот, сдержанно улыбаясь, кивнул:

– Хорошие пуговки, жалко было бросать.

– Но как? Но когда? Ты же не видел! – Злата перевела взгляд с него на ладонь и обратно и прыснула. Она смеялась долго, до слёз. Вместе с ней смеялся и до крайности довольный Павел. Наконец, Злата смогла остановиться и, отдышавшись, выдавила:

– Спасибо! Ты просто какой-то волшебник! Возник ниоткуда, спас моих детей, выручил меня, а теперь ещё и потерянное вернул. Спасибо тебе…

Он кивнул, а она тише продолжила:

– Ты прости меня, пожалуйста. Я так безобразно себя вела. Это ужас какой-то. Просто понимаешь – дети у меня хорошие очень, но любопытные до ужаса. Они же знают, что я замужем, а тут вдруг ты. Я так растерялась… Мне так стыдно стало… Да я тебе ещё и ни о чём не рассказывала! – она заговорила громче, с таким отчаяньем в голосе, что Павел накрыл её ледяную, ещё не согревшуюся ладонь своей, да так и не убрал руку.

– Я подумала, что своим молчанием ввела тебя в заблуждение, что ты, возможно, решил… ну… - запнулась, помолчала и с трудом выдавила, - поухаживать за мной.

Господи, ну, какая же смешная! Павел подавил улыбку:

– Ты всё правильно сказала. Да. Решил. И буду ухаживать.

Она откинулась в кресле и застонала.

– Что я наделала! Прости! Прости меня, если сможешь! Я же тебе не сказала ещё, что замужем, хотя должна была, конечно. А сегодня говорю, но это уже поздно. Как некрасиво, как ужасно стыдно!

– Да не переживай ты так! Я тоже в разводе. При случае расскажу, как всё было. И про твоего мужа мне уже сообщили. Но мне это абсолютно неважно. Ты же ведь была за мужем? – он голосом выделил «была». Она уставилась на него испуганно и изумлённо:

– Была… Всё закончено… Но официально-то я ещё замужем! Гарри отказывается дать развод! – я ему звонила, просила подъехать в загс, чтобы развестись, а он ни в какую… Теперь придётся через суд. Я уже ездила, заявление подала. Заседание назначили через месяц. Но он наверняка не придёт. А значит, всё перенесут, потом ещё раз. И только в случае, если он три раза не явится, нас разведут. А я не хочу, я не могу больше быть его женой и жить с его фамилией! – Она в отчаянии ткнулась лбом в торпеду и замерла так, зажав ладони между коленями. Павел протянул руку и коснулся её волос:

– Но всё равно же разведут. Не получится у Гарри испортить тебе жизнь. А мы подождём.

Злата снизу глухо ответила:

– Да. Подождём. Но жить с ним я никогда больше не буду... Теперь надо вещи забрать, а я даже не знаю, как это сделать. Не могу себя заставить поехать туда. Так противно! Так противно! Сил нет. Ведь такая гадость, мерзость. А я в этой гадости и мерзости больше двух лет прожила. Куда я смотрела?! – и она снова застонала, как от зубной боли.

– Может быть, ты вылезешь оттуда, и мы поговорим в более комфортных условиях? Я тебя и так слышу, конечно. Но мне ужасно жаль твой лоб, которым ты на каждой кочке долбишься в пластик. А вдруг на нём образуется синяк? Что все подумают после сегодняшнего моего появления? Ты видела, ведь все твои дети глазели, как я тебя увозил. А завтра ты явишься с огромным синяком. Что решат? Что я тебе дал в лоб? – Павел наклонился вбок и потянул Злату на себя. Она медленно, очень медленно села, повернулась к нему всем корпусом и слабо улыбнулась:

– Вот. Я вылезла.

Павел ласково глянул на неё:

– Ну что? Полегчало?

– Да. Спасибо тебе. Как-то опять жить захотелось.

– Ну, вот и хорошо. Давай теперь думать, что делать дальше. Вещи надо забирать, конечно. Когда ты можешь?

– У меня в четверг методический день, я вполне могу. Или в выходные.

– В четверг, значит, в четверг.

– А как же твоя работа?

– Ну, моя работа и без меня обходится иногда. У меня друг есть и компаньон, который вполне справляется и со своими и с моими обязанностями. Так что давай договоримся на четверг. У тебя свои ключи? Или Гарри, - он поморщился, - дома будет?