Вместо бессильных слов

В самом, самом начале —

Капельки васильков,

Искорки иван-чая.

Ну и ещё – река,

А на реке светает —

Это издалека,

Это растёт, нарастает…

Это ещё не звук,

Это из сердцевины…

Это небесный паук

Звёздной наткал паутины…

Это корова-луна

Тучу поддела рогами.

Это кричит тишина

Между двумя берегами…

Это – здесь и сейчас! —

Заговорить стихами…

Это – последний шанс

Не превратиться в камень.

Осязаемо, грубо, зримо,

Разбивая в щепу стволы,

Мимо скал, поселений мимо,

Завязав ручейки в узлы,

Раня пальцы о край небосвода —

(Зачерпни – обожжёшь лицо!),

Сквозь закаты и сквозь восходы,

Свозь сознанье – в конце концов! —

То безумствуя, то замирая —

(Вся полёт – боль её легка!),

Ускользает, смеясь, босая —

Неслучившаяся строка…

Хотел обнять полмира,

Да руки коротки.

Я метил в командиры,

А вышел в штрафники.

Я не плету сонеты

И не хожу в строю.

Заплечных дел поэты

Меня не признают.

А я всё хмурю брови

И лезу напролом —

Поэзия без крови

Зовётся ремеслом.

Проскакал по степи

чёрный всадник на красном коне,

И ворвался огонь в белоснежные юрты аула,

И никто не ушёл, и расплавилось солнце в огне,

И крылатая смерть на корявых ветвях саксаула

Наблюдала, как дети

от сабельных корчатся ран,

И пришли корсаки [1] ,

чтоб обгладывать лица и ноги,

И не слышал Аллах

материнского вопля: «Аман [2] !»

И стоял безответным вопросом сурок у дороги,

И луна не взошла, и ушёл конармейцев отряд,

И вернулись в аул,

подвывая от страха, собаки…

Не ходи к роднику – не вода в нём, а памяти яд,

И не трогай руками росою омытые маки.

Когда лязгнет металл о металл,

И вселенная вскрикнет от боли,

Когда в трещинах чёрных такыров,

Словно кровь, запечётся вода, —

Берега прибалхашских озёр

Заискрятся кристаллами соли,

И затмит ослабевшее солнце

Ледяная дневная звезда.

И послышится топот коней,

И запахнет овчиной прогорклой,

И гортанная речь заклокочет,

И в степи разгорятся костры, —

И проснёшься в холодном поту

На кушетке под книжною полкой,

И поймёшь, что твои сновиденья

Осязаемы и остры.

О, как прав был строптивый поэт —

Кузнецов Юрий, свет, Поликарпыч,

Говоря мне: «На памяти пишешь…

(Или был он с похмелья не прав?)

Хоть до крови губу закуси —

Никуда от себя не ускачешь,

Если разум твой крепко настоян

На взыскующей памяти трав.

От ковыльных кипчакских степей

До Последнего самого моря,

От резных минаретов Хорезма

До Великой китайской стены, —

Доскачи, дошагай, доползи,

Растворяясь в бескрайнем просторе,

И опять выходи на дорогу

Под присмотром подружки-луны.

Вспомни горечь полыни во рту

И дурманящий запах ямшана,

И вдохни полной грудью щемящий

Синеватый дымок кизяка,

И сорви беззащитный тюльпан,

Что раскрылся, как свежая рана,

На вселенском пути каравана,

Увозящего в даль облака…»

Не ради красного словца

Я выползаю из окопа —

Со мной герои Перекопа

И тень убитого отца.

Я гражданин не той страны,

Которую навяжет всякий…

Когда я сдохну здесь, собаки

Завоют с русской стороны.