Не хватает ощущений, запахов. Остывающего соснового леса, теплого, прогретого за день песка под босыми ступнями. Ласковой озерной воды, полевых цветов в Ларином венке… Про Лару, и вообще про девушек, Кирилл изо всех сил старался не думать.

Он скучал даже по пропахшей дымом, успевшей за полгода опостылеть до смерти, каше. Даже по ненавидимым прежде занятиям, вроде стирки или мытья котелков. Раздражало то, что раньше казалось единственно приемлемым – не хохотать в полный голос, не ходить раздетым, не проглатывать поданные блюда в пять минут. После густых и ароматных, щедро приправленных травами адаптских похлебок – неважно, из чего, лишь бы сытно, – «сбалансированные» бункерные обеды казались Кириллу пресными. Чай и морсы – жидкими и несладкими. А уж к любимому когда-то кофе он, после Толянова угощения, вовсе ни разу не притронулся.

А еще, осознал вдруг Кирилл под назидательный бубнеж Вадима, в походе его занятиям никто не мешал. Посмеивались, пожимали плечами, но не мешали. Даже фонарь поярче выдали, «чтоб глаза не убил придурок». Джек, и тот выбирал для насмешек другое время.

В походе Кирилл предположить не мог, что здесь занятия тем, что он полагал действительно важным, будут так настойчиво ограничивать! Понял вдруг, что в стерильном воздухе Бункера задыхается. И, когда Вадим завел старую песню о том, как же здесь хорошо, не выдержал. Трезвый – может, нашел бы в себе силы промолчать, а тут сам собой вынырнул из памяти похабный стишок. И сработал как нельзя лучше: Кирилла разгневанно выставили из комнаты и велели не показываться на глаза.

…И – раз!.. И – два!.. И – три!.. Давай-давай, не ленись. Ишь, как тебя скрючило!.. И – семь! И – восемь!

Кирилл выбрался на стадион позавчера. Заживающие раны еще побаливали, но просиживать сутки напролет под землей стало невыносимо. После встречи с Шелдоном он внезапно понял, что тело жаждет привычной нагрузки. Позавчера до смерти напугал Олега, неожиданно поднявшись и принявшись делать посреди комнаты наклоны и приседания. Олег даже собирался к Григорию Алексеевичу бежать, решив, что у друга детства «помутнение в мозгах»… Но, конечно, никуда не побежал.

Не так давно Кирилл осознал удивительный факт: Олег, про которого Любовь Леонидовна не уставала рассказывать всем желающим слушать, что «малыш еще не нашел себя», был обыкновенным лентяем. Искать себя он предпочитал, играя в игры и поглощая сериалы, электронная библиотека Бункера хранила, казалось, весь колоссальный объем развлечений, созданный человечеством.

Когда-то Кирилла объяснение Любови Леонидовны устраивало. В былые времена он нередко прикрывал Олега, рассказывая воспитательнице, что друг активно занят «поиском себя» – читает с планшета познавательную литературу. Олег, узнав, что Любовь Леонидовну удалось провести, довольно хихикал и снова припадал к планшету. Кирилл тогда только диву давался – как ему не надоест? И как Олег еще не лопнул от такого количества выпрошенных в столовой вкусностей.

Когда Олег с Дашей пришли навестить Кирилла, впервые без Любови Леонидовны, Олег первым делом поведал, что досмотрел «Стрелу и меч». А теперь смотрит «Адских вурдалаков», уже седьмой сезон. И что в «Битве легенд» дошел аж до одиннадцатого уровня. У него уйма оружия и прочих полезных в игре предметов. А Даша скромно рассказала, что посаженная еще при Кирилле новая устойчивая к засухам пшеница отлично прижилась. После дождей Елена Викторовна собирается передать Герману семена.

Кирилл смотрел на друзей и отвлеченно думал, что в поисках себя Олегу здорово помогла бы хорошая порка. А еще, Лара рассказывала, у Германа было принято оставлять лентяев без обеда. Ночь-другую поголодаешь – небось, как миленький прибежишь и будешь спрашивать, чего бы такого полезного сделать. А про Дашу подумал, что когда, отвечая на вопрос Лары, красивая ли она, сказал «да» – был, пожалуй, не так уж неправ. Хотя, конечно, смотря, на чей вкус. Джек характеризовал подобное строение у девушек как «взять-то не за что». И даже, – невесело усмехаясь, думал Кирилл, – если вдруг отыщется желающий «взять», вряд ли Даша поймет, что ему нужно. Скорее всего, сочтет происходящее неслыханным для себя оскорблением и расплачется.

Вот странно: Олеся, например, выдающимися формами тоже не отличалась, но гибкостью и изяществом фигуры напоминала молодую упругую ветку. А узкоплечая, сутулая Даша была похожа на цветок нарцисс, стараниями Елены Викторовны выращенный в бункерной оранжерее – болезненно-бледный, хрупкий до прозрачности, с печально поникшей головой.

Разговаривать с друзьями Кириллу было неожиданно не о чем. А они – Кирилл не сразу это осознал – как и прочие бункерные жители, за исключением, пожалуй, Григория Алексеевича, смотрели на него почему-то настороженно. В Бункере никак не могли привыкнуть к потемневшей, как у адаптов, коже вернувшегося домой «малыша», к его посветлевшим глазам, краткости речи и быстрым движениям.

Сам Кирилл был уверен, что внешние изменения – не что иное, как побочное действие нижегородского порошка, с Вадимом Александровичем и Еленой Викторовной спорил об этом до хрипоты. Однако переубедить наставников так и не сумел и теперь занимался подведением под сей факт теоретической базы в гордом одиночестве.

Споры в Бункере в последнее время не прекращались. Начать хотя бы с того, что теорию Бориса Вадим Александрович посчитал «псевдонаучной ересью» и категорически настаивал на том, чтобы Кирилл прекратил тратить время и силы на «ерунду», то есть, воссоздание в Бункере нижегородского чудо-порошка. Равно как и на проверку выкладок «выжившего из ума старика». Пришлось побеспокоить Сергея Евгеньевича. Тот, услышав рассказ об омском долгожителе, задумался.

– А как фамилия этого Бориса?

Кирилл недоуменно пожал плечами:

– Не знаю. Он не говорил.

Сергей Евгеньевич огорченно поцокал языком. А Кирилл в который раз подумал, сколь многое о жизни на поверхности бункерным жителям неизвестно. Там, наверху, давно привыкли обходиться без фамилий. Не так много осталось на земле людей, чтобы использовать, помимо имени или прозвища, дополнительный идентификатор. К тому же, девяносто процентов населения составляла сейчас молодежь – люди, бывшие в день, когда все случилось, крохами, едва научившимися говорить. Мало кто из них мог похвастаться тем, что помнит свою фамилию.