Кеннет увидел, как изогнулась, уперевшись в верх ящика, задняя мачта. Провисли черные нити-провода.

– Да как с ним поиграешь, когда он тут? – возразил Лахлан и потянул модель уже с силой.

– Лахи…—двинулся к нему Кеннет.

– Это не игрушка! – подбежал Фергюс и хлопнул Лахлана по руке,– Перестань! Сломаешь!

– Да ладно.– Лахи пихнул модель обратно. Кеннет с облегчением вздохнул – мачта выпрямилась, радиоантенны снова натянулись.– Не дрейфь, дорогуша.

Фергюс запер ящик, убрал ключ в карман.

– И хватит обзываться.

– Ну извини, дорогуша.

– Я сказал, хватит! – сорвался на визг Фергюс.

– Не надо так волноваться, мистер Эрвилл, а то штанишки придется менять.

– Ты, сучонок…

– Э, хватит! – вмешался Кеннет.—Давайте-ка по-взрослому. Фергюс,– указал Кеннет на застекленную витрину под окном,– что это?

– Мой музей.– Фергюс метнул в Лахи убийственный взгляд и направился к окну.

– А-а, музей! – протянул Лахи притворно уважительным тоном и тоже двинулся к витрине.

– Я сам эти вещи нашел, в округе,– объяснил Фергюс. Он уже стоял над ящиком с наклонным стеклянным верхом и показывал: – Монета, скорее всего, римская, а это – наконечник стрелы.

– А это че за зеленая фигня? – указал в угол Лахи.

– А это,– ответил Фергюс,– окаменелая груша. Лахи заржал:

– Это же мосол! Ну, Ферг, ты даешь! У мясника, что ли, спер из помойного корыта?

– Нет! – возмущенно ответил Фергюс– Это окаменелая груша, я ее на пляже нашел.– И повернулся к Кеннету: – Кеннет, ты у нас немножко образованный, скажи ему. Это окаменелая груша!

Кеннет пригляделся:

– Гм… гм… Ну, вообще-то не знаю.

– Старый мосол,– настаивал на своем Лахи.

– Ах ты, трепло несчастное! – вскричал Фергюс– Вон из моего дома!

Лахи пропустил эти слова мимо ушей и наклонился, чуть не ткнувшись носом в верх ящика.

– Вон! Убирайся! – выкрикивал Фергюс, показывая на дверь.

Лахи презрительно смотрел на ноздреватый зеленоватый экспонат с этикеткой «Окаменелая груша, Дантрун-бич. 14 мая 1945».

– Я что, шучу с тобой? Пшел вон!

– Фергюс…—начал Кеннет, положив ладонь мальчику на запястье. Фергюс ее стряхнул, его лицо побелело от ярости. Лахи скривил нос, который почти касался стекла:

– Чего еще ждать от парня, который по сортирам прячется?

– Ах ты, свинья! – взвизгнул Фергюс и обрушил оба кулака на затылок обидчика.

Лицо Лахи проломилось через стекло, очутилось в витрине.

– Фергюс! – завопил Кеннет, оттаскивая Фергюса, который уже принялся пинать Лахи по ляжкам. Лахи с воем отпрянул от витрины, разбрасывая осколки, замахал руками; его лицо было в крови.

– Гад! Урод! – выкрикнул он, шатаясь,– Я ж не вижу ни хрена!

– Лахи! – Кеннет выдернул из кармана носовой платок, подскочил к Лахлану, схватил за плечи.– Не двигайся! Не шевелись! – Он попытался стереть кровь с глаз мальчика. В крови был весь его джемпер, она капала на ковер.

– Я не вижу! Ни хрена не вижу!

– Дети, что вы не поделили?.. О господи! – появилась в дверях миссис Эрвилл.– Фергюс, что ты ему позволяешь?! А ну, брысь с ковра! Это же персидский!

Лахлан лишился глаза. На фабрике «Галланахское стекло», в отделе украшений, ему сделали искусственный. Фергюса отец выпорол и запретил гулять две недели. Эрвиллы выдали семье Уоттов тысячу гиней, и на этом проблема разрешилась. А о юридическом оформлении позаботилась адвокатская контора «Блок, Блок и Блок».

Лахлан рос, и, наверное, из-за этого, когда ему стукнуло пятнадцать, повадился выпадать глаз, поэтому сделали другой, покрупнее. Старый Лахлану разрешили оставить у себя. Через неделю он получил в больнице третий глаз, когда второй потерялся (несколько месяцев спустя он нашелся под шкафом в спальне Лахи и Роба – наверное, закатился, когда Лахи вынул его перед сном). Но он был неважного качества: потусклее и не такой натуральный на вид, поэтому стал играть роль запасного. Вот так Лахи стал мальчиком о четырех глазах.

«У кого четыре глаза, тот похож на водолаза» – это двустишие было популярным у школьных товарищей, хотя никто не осмеливался декламировать его в присутствии Лахи, после того как одного мальчика, позволившего это себе – пускай не в пределах видимости, зато в пределах слышимости,– поймала шестерка крепких юных Уоттов и заставила проглотить карее око, а затем исторгнуть наружу.

В гостиной Мэри Макхоун принюхалась:

– Прентис, от тебя бензином пахнет. Прентис рухнул в кресло: