Сон - явление прерывистое. В короткие паузы, или проруби, до него доносился визг и ощущение шагов в темноте. Но страха не было. Не было и тревоги, которая подбрасывает солдата при малейшем шорохе. Собственно, и солдата еще тоже не было. Был паренек с винтовкой и кое-каким средним образованием - лодырь, простодушный и милосердный, воспринимающий Родину до сегодняшних событий лишь как понятие грандиозное, литературное.

Но любовь входила в него, меняла состав его крови с мальчишеского на мужской.

Перед тем как проснуться, Ваське приснился солнечный берег реки с птичьего полета - земля, устланная полями ржи, ячменя, овса, льна. И, несмотря на полет, он ощущал их щекочущее касание. В полях островами росли дубы в три обхвата. Белокаменные березы подпирали небесный купол, близкий, теплый и уютный для мирных богов. Васька летел с Зойкой вдоль берега, и Зойка была уже не продавщица сельмага, а студентка и перворазрядница в парусном спорте. И новгородские боги одобрительно глядели на них со дна реки сквозь текучие струи, и лучезарный атлантический Ра ласкал их теплом своим. Потом все боги дружно мигнули, и сок пропал.

Утро стояло в комнате, как вода в стакане. Пахло рекой и пожаром.

Зойка спала раскинувшись. Светлые волосы искрились на подушке, словно покрытые росой.

Васька спустил ноги с кровати, на цыпочках подошел к окну и открыл его. На том берегу было тихо. Черно. И никакого движения.

Показалось Ваське, что по реке плывут угли.

Зойка спала. Губы ее шевелились, в их движении угадывалась тревога, горечь и еще что-то, предшествующее слезам.

Васька поспешно натянул свое солдатское обмундирование, высоко и туго, по-уставному, намотал обмотки. Нагнувшись, чтобы поцеловать Зойку на прощание, Васька схватил Зойкину голову и в неистовом обещании смял губами ее непроснувшийся рот.

Зойка глаза открыла.

– Что?
– спросила она, отстраняясь.
– Уходишь уже?

– Я вернусь, - бормотал он.
– Мы вернемся... Зоя, я тебе напишу... Зоя! Я приду. Честное комсомольское!

– Что на том берегу?

– Ничего... Пустой берег. По реке угли плывут.

Зойка нашарила простыню за спиной и медленно углом потянула ее к подбородку.

Васька схватил винтовку, простоявшую всю ночь в углу за ненадобностью, почти забытую.

Зойка встала, обернулась простыней, подошла и прижалась к нему. Она смотрела ему в глаза снизу вверх.

– Иди, - шептала она ему.
– Иди. Береги себя.

Он разволновался от нестерпимой потребности говорить.

– Зачем ты?
– спросил едва слышно.

Зойка улыбнулась грустно и ответила просто:

– Для защиты. Я теперь защищенная.

Она проводила его до дверей, погладила по руке. Он хотел уйти резко, как уходят мужчины, но обернулся и посмотрел на нее собачьим виноватым взглядом.

На площади было пустынно. Косячок оранжевых листьев шелестел по камням, торопясь в свою даль. Черно зияли открытые двери магазина. Васька заглянул внутрь - пустота. На полу ни бумажки. На стенах малярная яркость - эмаль. Хоть бы пятно от того, что стояло или висело, гладкость. Лишь осенние листочки - они и сюда проникли - подрагивают, преодолев порог.

Представил Васька Егоров вчерашний бутылочный витраж яркий, седого в зелень старика Антонина и седого в синь старика Паньку. Панькина песня сама - нет, не вспомнилась, но воспоминание о ней как бы выпрямило Ваську, как бы жару ему прибавило.

Васька углубился в парк, разбитый красиво, но запущенный от нехватки рук и незнания парковой красоты. Под деревьями, у кустарников, прикрытые пятнистой шевелящейся тенью, как волшебной тканью, стояли нагие мраморные девицы.

"Чушь какая-то, - подумалось Ваське.
– При чем тут Венеры? Чьи они?" Он поворошил свое среднее образование и, не найдя ответа, почесал в затылке и решил непреклонно: "Мы еще тут погуляем".

– Погуляем!
– сказал он сурово и громко. Свернул в боковую аллею и скорым шагом пошел к реке.

Неподалеку от берега на лужайке, в каменной беседке-ротонде, словно лишайник, готовый рассыпаться в прах, прилепился к колонне старик Антонин. То ли от деревьев, то ли от блеска реки борода его и седины казались совсем зелеными.

– Ох, дитенок, дитенок, - сказал он, кивнув на другой берег.
– Черно. Все спалили.
– И, пожевав слезу, вздохнул: - Ишь как прут, как по чистому полю.

– Укоряешь, дед, - сказал Васька, уловив в голосе старика Антонина, как ему показалось, жестяные вибрации.
– Думаешь, я реку от страха переплыл? Думаешь, от войны уклонился? А с чем мне воевать было? У меня в винтовке один патрон - для себя. Понял? Для себя.

– А ты успокойся. И без глупостей. Державе солдат нужен живой... На Москву аль на Ленинград пойдешь?

– На Москву, - ответил Васька сурово, но тихо.

– С богом. Иди тропой по полям. Там деревню увидишь - на деревню иди. Ну, а дальше покажут.